Ещё совсем недавно 22 апреля уже наступала весна (недавно не только по историческим меркам, но и для многих отнюдь ещё не «вышедших в тираж» посетителей сайта webtvnews.ru), и это был один из важнейших национальных, я бы даже сказал «системоообразующих» для советского общества, праздников – именно к этому дню, в частности, был приурочен специальный мемориальный ритуал – ежегодный «праздник освобожденного труда». Теперь на крышах снег, будто на дворе декабрь, а по радио и телевидению сообщают о взорванных памятниках В.И. Ленину и о предполагаемом очередном устранении коммунистической партии с отечественной политической сцены; это, в частности, означает, что со дня на день будет в очередной раз (может быть, даже окончательно) поставлен вопрос о ликвидации некрополя в центре столицы.
Между тем, одно из наиболее существенных упущений отечественной политической и религиоведческой мысли состоит (на мой взгляд) в том, что выражение «культ личности» осталось экспрессивной метафорой и не превратилось в эффективный аналитический конструкт — иначе мы бы давно уже поняли, что по своему реальному устройству советское общество являлось классической теократией, в границах которой некрополь на Красной площади выполнял функции сакрального «центра». Более того, общество, в котором «россияне» живут сегодня, за последние два десятка лет изменилось не слишком заметно (в отличие от экономики и политических институтов, оно по-прежнему остается глубоко и безнадежно советским), поэтому и культовые артефакты, о которых здесь идет речь (мавзолей В.И. Ленина прежде всего) остаются святилищем, разрушение которого может в перспективе спровоцировать те же (примерно) эффекты, что и вскрытие гробницы Тимура весной 1941 года.
Это, конечно, «страшилка», точнее — гипотеза, притом умозрительная, однако на практике ее лучше не проверять; вот почему, на мой взгляд, многолетние и весьма эмоциональные разговоры о (пере)захоронении Ленина (или Сталина, или всех тех, чей прах упрятан в толщу кремлевской стены) так и не оборачиваются каким-либо реальными действиями — святилище, буде оно возникло, уже нельзя уничтожить, не породив тем самым новой, как правило – гораздо более влиятельной и радикальной – культовой практики (или, если угодно, не выпустив на свободу какую-то неведомую, но безусловно чудовищную энергию).
Тем не менее, проблема тут есть: новое общество, мало-помалу вызревающее на просторах России, требует совершенно новой «гражданской религии», а соответственно – нуждается не только в новом гербе, флаге и гимне, но и в новом сакральном «центре», способном эффективно замещать былые советские (как, впрочем, и дополнять былые имперские) святилища (a propos, в таком контексте «Патриотическая песня» и красный флаг со звездой были бы, на мой взгляд, более к месту). Вот почему я полагаю, что с некрополем на Красной площади следует поступить примерно так же, как умный и дальновидный лидер всегда поступает с реликвиями и сакральными символами прошлого – их нельзя уничтожить или, тем более, просто упразднить, однако можно и даже следует «вмонтировать» в новый политический и социальный контекст. Я имею в виду превращение мавзолея в некое секулярное подобие Александро-Невской Лавры, т.е. в усыпальницу выдающихся государственных деятелей пост-имперской России: пусть там будут (пере)захоронены прах Ленина, Сталина, Ельцина и, разумеется, тех немногих, кто будет удостоен такой чести впредь (прочих, конечно, на Новодевичье или в Мытищи).
Более или менее представляя себе полемику, которую, надеюсь, спровоцирует это мое предложение, позволю себе добавить несколько замечаний о Сталине как о персонаже отечественного исторического нарратива (личные качества этого человека или, тем более, состояние его здоровья, боюсь, в контексте обсуждаемой здесь проблемы не имеют никакого значения). Как уже справедливо было сказано по другому поводу, жить в обществе и быть свободным от его идиом, «предметов веры» и комплексов, гендерных и возрастных «амплуа» или, наконец, массовых повседневных аддикций – невозможно; вот почему всякое культовое сообщество (церковь, умма, сангха, нужное вписать) очень быстро становится зеркалом (иногда кривым, но это мало что меняет) того общества, в котором оно реально исполняет свои специфические функции.
В самом деле, история России в 20 веке неотделима от политической карьеры И.В. Сталина, в контексте которой складывалось и получало институциональное оформление его уникальное «лидерство», наблюдаемое по сей день как «советское общество»; более того, его преемники каждый по-своему лишь приспосабливали этот специфический «формат» социального действия для решения каких-то иных, нежели «мировая революция», задач (все равно – национальных или сугубо личных), поневоле рассматривая И.В. Сталина как отправной пункт идентификации даже в тех случаях, когда отдельные конкретные политики отнюдь не разделяли его специфической эсхатологии, эстетики и морали или даже вообще не отдавали себе отчета в том, кто именно по-прежнему является «вождем», «учителем» и «светом в конце туннеля» для всякого одаренного, энергичного и амбициозного человека из «местных». Вот почему, нравится нам это или не нравится, «чужие» здесь долго не живут, по крайней мере – не делают карьеры, а все разговоры о «толерантности» или о «правах меньшинств» повисают в воздухе; Элиас Канетти рассматривал подобного рода диспозиции как обыкновенный психоз, однако в данном случае уместна и другая, альтернативная гипотеза: специфическое «лидерство», созданное И.В. Сталиным для осуществления «мировой революции» и определяющее «родовые», конститутивные признаки «советского общества», представляет собой классический образец того специфического перформативного контекста, который социологи или политические аналитики обозначают терминами «церковь», «умма» или «культовое сообщество», рассматривая как психологическую и социальную предпосылку мифа «вечной жизни»», вследствие чего любой из политических лидеров России пост-сталинского периода вынужден был либо подражать И.В. Сталину хотя бы во внешнем облике (как Л.И. Брежнев), либо вступать с ним в открытый конфликт – со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Для советского общества (как, впрочем, и того специфического общества, о котором рассказывают В.К. Найпол, Фанон или Карпентьер) мифологема «заложного покойника» всегда остается внятной и весьма эффективной метафорой реальной политической ситуации, вследствие чего пресловутое «двоеверие», т.е. специфический навык или дарование, без которого невозможны диаспора, церковь, спецслужбы и театр, становится условием sine qua non любой сколько-нибудь успешной карьеры. Более того, именно эта двусмысленная ситуация, т.е. специфический перформативный контекст «лидерства», сформированного И.В. Сталиным «под себя» и на протяжении длительного периода, однако уже не обеспеченного ни его уникальной компетенцией, личным авторитетом или хотя бы наглядным физическим присутствием, ни адекватным «гражданским культом», в дальнейшем предопределила расщепление советской политической системы на конкурирующие иерархии, т.е. дифференциацию структур «лидерства» и «господства». Такую ситуацию психиатры и семейные психотерапевты определяют термином «двойная повязка», рассматривая как одну из важнейших предпосылок шизоидных психозов; на практике она означает перманентный «кризис власти», заложником которого становится каждый, кто появляется на политической «сцене», однако позволяет сохранять и даже успешно транслировать иллюзию, будто в сложившемся перформативном контексте можно сделать карьеру, не посягая на отношения господства. Во всяком случае, идеология «пражской весны» и «социализма с человеческим лицом», так называемого «еврокоммунизма» или других исторических прототипов «перестройки» имела своей предпосылкой именно эту иллюзию, которую вполне можно рассматривать как проявление то ли «стокгольмского синдрома», то ли обыкновенного лицемерия; не случайно пост-сталинский период советской истории отмечен изобилием качественных политических анекдотов.
Коротко говоря, попытки сформировать, наконец, «гражданский культ», превращающий Сталина в некую местную разновидность «культурного героя» или одного из «отцов-основателей» государства, в частности, инициатива питерских коммунистов по его канонизации или, тем более, икона с его изображением, появившаяся было в одном из провинциальных российских храмов, как бы мы ни относились к подобным явлениям, безусловно, являются естественным следствием тенденций, характеризующих российскую политическую историю последнего столетия в целом. Можно, конечно, попытаться вытеснить это обстоятельство в «национальное бессознательное», однако формирование того «пост-советского» общества, в котором мы сегодня реально живем и действуем, длительное время свершалось под лозунгом «Сталин – это Ленин сегодня»; стало быть, и в памяти народной они должны остаться рядом, а кроме того – это позволит сохранить уникальный архитектурный ансамбль столичной Красной площади, что тоже немало — давайте их всех, наконец, похороним, пусть они, наконец, станут нашим общим прошлым.
Загрузка ...