Леонтий Бызов: Русская национальная мысль переживает ренессанс

Леонтий Бызов, руководитель Аналитического отдела ВЦИОМ

Русское самосознание и социальные трансформации[1]

Когда говорят о перспективах развития России в ХХ! веке, основное внимание обычно уделяется всего лишь нескольким вопросам, прежде всего, экономического и демографического развития. Бесспорно, важны и экономическая конкурентоспособность, и демографическое воспроизводство. Но, акцентируясь на ресурсных показателях, обеспечивающих возможный рост и даже процветание, мы мало обращаем внимание на качественное состояние современной русской нации. Мы даже не знаем ответа на самый главный вопрос – есть ли такая нация? Не как социально-биологическая популяция, а как носитель цивилизационной идентичности. Именно поэтому самым важным вопросом представляется сохранение идентичности русской цивилизации, всего этнического и культурного многообразия, характерного для нынешнего ее пространства. Сможет ли нынешняя генерация населения России сохранить эту идентичность? Вопрос этот остается открытым. Однозначного ответа на него нет ни у социологов, ни у футурологов.

Исследование различных процессов социальной трансформации, которые происходят в современной России последние десять-пятнадцать лет, выявляет несколько весьма противоречивых тенденций. Одна из этих тенденций — процесс формирования современной российской нации. Нельзя сказать, что этот процесс идет вполне успешно. Возможно, он и не будет доведен до конца. Потому что Россия никогда не сможет стать полноценным национальным государством, — ведь она происходит от имперского состояния, которое правильно было бы назвать суперэтническим. Во всяком случае, этот процесс идет очень противоречиво. В какой-то степени он неизбежен, это связано с универсальными процессами модернизации, распадом традиционного общества и традиционной культуры. Это путь, проложенный европейскими государствами еще в 19 веке, в самом своем начале так испугавший Константина Леонтьева, который увидел в нем угрозу потери «цветущего многообразия» империи. Сегодня распад советской империи просто не оставляет нам иных вариантов, кроме как постепенно становиться национальным государством. Последние события вокруг «газовых войн» с ближайшими соседями, показывают, что на практике ценности из числа национально-эгоистических, как правило, перевешивают ценности регенерации российской (евразийской) цивилизации, они понятнее и большей части общества. Однако и эта тенденция носит неоднозначный характер. Если в 90-е годы многим казалось что идея «империи», великой державы окончательно умерла не только политически, что проявилось в распаде СССР, но и в умах и душах людей, больше озабоченных «своими собственными делами», чем величием и амбициями государства, то в последнее десятилетие идея «державы» стала явно получать второе дыхание, пусть и на уровне лишь парадных ценностей. Сегодня для 60% тех, кто называет себя русскими патриотами, патриотизм – это, в первую очередь, «возрождение России как великой державы», и только для 35% — в первую очередь, защита прав и интересов русских как в самой России, так и за ее пределами. Но и между «русской державой» и «империей» также нельзя ставить знак равенства. Идет какой-то синтез национального государства и империи, ни то, ни другое в чистом виде в России невозможно. Но, тем не менее, каким бы противоречивым ни был этот процесс формирования квазинации, новой русской нации, он идет, и в нем можно выделить некоторые параметры, ставящие ограничения на этом пути.

Во-первых, несмотря на очевидные для всех колоссальные социальные разрывы, атомизацию современных россиян, их замкнутости на локальных проблемах, происходит явный процесс ценностной унификации. Очень характерно, что он идет даже вопреки углубляющимся социальным разрывам. Анализируя системные ценности современных россиян, мы видим, что практически во всех группах, и демографических, и социальных, и электоральных — на первое место выходят такие ценности, как порядок в качестве магистрального социального запроса, с одной стороны, и социальная справедливость – с другой. Порядок — это правая интерпретация, а социальная справедливость — левая интерпретация магистрального социального запроса. Они не противоречат, а дополняют друг друга, являются по сути двумя лицами одной и той же идеи.

Интересно, что даже у тех социальных групп, которые раньше выступали в качестве разрушителей общей консолидирующей идентичности россиян, голосуя на выборах за «правые» или «либеральные» партии, выступавшие с идеями радикальной переориентации на «западный» цивилизационные ценности, сейчас обнаруживается набор тех же базовых ценностей, что и у остального населения. Идеи порядка и справедливости востребованы сегодня в качестве приоритетных всеми слоями общества, и преуспевшими и непреуспевшими. Идеологии, которые раскалывали российское общество в 1990–е годы, по сути дела, отброшены на периферию. Количество сторонников фундаментальных либералов, остающихся на позициях крайнего индивидуализма, ничтожно. По сути, то же касается и левых традиционалистов, в том числе и сторонников коммунистической идеологии. Все эти группы превращаются в маргинальные, занимающие крайние места в современном спектре идеологических сил. Они выглядят как памятники уже минувших политических эпох.

А что же происходит в центре? В центре происходит интересный синтез, который можно назвать неоконсервативным, причем он очень удачно ассоциируется с нынешними властями и В. Путиным персонально. Неважно, сознательно ли пытаются власти реализовать эти идеи, или же общество просто как бы вкладывает в них свои собственные надежды и чаяния. Этот «путинский синтез» является сочетанием даже не столько либеральных экономических идей, сколько реальной вовлеченности граждан в современные рыночные реалии с консервативными идеями державного строительства, которые раньше, в 1990–е годы, были по разные стороны, на разных флангах политического спектра. Более того, за последние пятнадцать лет, оказались размытыми последние островки старого традиционного уклада жизни, еще более деградировала деревня, умирающая как уклад жизни, и сохраняющаяся только как рекреативная зона вблизи крупных городов, распадаются замкнутые национальные анклавы. Усредненный образ жизни, характерный для жителя современного мегаполиса, торжествует, становится универсальным, причем совершенно независимо от того социального слоя, к которому принадлежит тот или иной конкретный его носитель.

Таким образом, на уровне идей и ценностей российское общество может сегодня претендовать на позиции национального государства. Кстати, это касается и тех конфессионально-этнических групп, которые также успешно вписываются в процесс формирования неоконсервативного синтеза. Однако это совершенно не так на уровне общественных институтов. С точки зрения социальных мотиваций российское общество остается глубоко разрозненным, а не единым. На вопрос о том, какие ценности являются самыми значимыми, ради чего люди готовы чем-то пожертвовать, можно ответить, что такие сверхценности носят глубоко личный, в лучшем случае — семейный характер. То есть главными сверхценностями современного российского человека остаются «мой дом — моя крепость», дача за забором, члены семьи и самое ближайшее социальное окружение. Все остальное важно лишь на словах, но, по сути дела, реальной мотивирующей ценностью не является. Хотя, может быть, за последние годы и намечаются какие-то процессы, которые сдвигают общество в сторону большей солидарности. Огромным просчетом нынешних властей является то, что они испугались потенциала создания горизонтальных связей и обслуживающих их социальных институтов, и, по сути, заблокировали этот процесс. Как результат – государство как проект оказалось дистанцированным от большинства населения, стало вотчиной чиновничества, а энергия граждан, нации оплодотворяет не государство, а какие-то локальные проекты. В условиях нового системного кризиса, который нельзя исключить на перспективу, это обстоятельство может оказаться роковым для российской государственности.

И, наконец, еще один аргумент в пользу того, что в России генерируется определенная нация и, может быть, даже традиционная нация, — это трансформация политической системы в России. Конечно, можно приклеить к ней определения типа «управляемой демократии» или «суверенной демократии», но, по сути, общество действительно отвергло инновации, привнесенные с Запада при попытке выстроить модель классической либеральной демократии в 1990-е годы. Хотя, конечно, следует оговориться, что сама эта модель выглядела и определенным лукавством, так как предполагала наличие только верхушечных формальных структур, своего рода «демократический фасад». Опыт же реальной демократии, при всех свойственных ей издержках, имевший место в 1989-93 гг., остался неизученным, погребенным под завалами новейшей истории. Нынешнее состояние «полудемократии» более-менее устраивает и власть, и общество. Оно соответствует глубоко укорененному в нашем обществе монархическому сознанию, когда к верховному правителю, даже избранному, относятся, по сути дела, как к монарху, способному «назначать наследника». Такая модель синкретизма, которая, по мнению ряда исследователей, исходит «из глубины российских руд», отражает какие-то традиции нашего менталитета. Но так это или не так, вопрос скорее спорный. С одной стороны, хочется в чем-то согласиться, например, с Андроном Кончаловским, постоянно рассуждающим на тему кардинального отличия русского менталитета, трудовой этики, политической культуры. С другой стороны, смущает общий либеральный «мейнстрим», когда идеологи российского либерализма постоянно твердят нам о торжестве русской архаики, русской ксенофобии, антидемократизме и так далее. Глядя на наш социум непредвзятым глазом, как раз следов «архаики» и «почвы» видишь гораздо меньше, чем хотелось бы. Возможно, прав Валерий Соловей, называющей наше общество варварством «на руинах Третьего Рима», когда на смену смытых культурных наслоений последних столетий, пришли еще более архаичные, не облагороженные культурной традицией архаичные инстинкту и социальные отношения. Факт остается фактом, по сути, последние десятилетия оказались разрушительными для российской культурной «почвы» едва ли не в большей степени, чем вся советская история с ее провозглашенным дистанцированием от «старого мира». Это дает основания полагать, что современному обществу ближе подходит такая характеристика как «кризис беспочвенности», чем торжество архаики и традиций. А это означает, что внешний, лежащий на поверхности, политический и социальный консерватизм, «новый русский порядок», о котором мечтают наши граждане – это что угодно, но только не возвращение к истокам, не регенерация русской цивилизации, более того, вполне возможно, как бы это ни было печально, ее окончательные похороны.

Чтобы осознать, что консервативные ценности порядка и справедливости отнюдь не являются запросом со стороны традиционных слоев общества, достаточно взглянуть на наше социальную структуру. Действительно, кто сегодня является носителем идей порядка и справедливости? Как показывают исследования, и не только ВЦИОМовские, это как раз «средний класс», который, начиная с 1998 года и особенно активно последние пять-шесть лет, формируется в России. По сути, это новая, социально очень молодая генерация русских, которая формируется на месте сохранявшихся даже в позднесоветские времена традиционных или полутрадиционных структур. Например, та же советская интеллигенция, как бы ее не обзывали в сердцах «образованщиной», все же многое унаследовала от старой русской интеллигенции. Сегодня ее нет и, скорее всего, уже никогда не будет. Есть ли в нашем обществе еще какие-то слои-носители традиционализма, русской ментальности, русских идеалов? Да, и они сохранялись, протянулись через весь советский период: это кроме интеллигенции еще крестьянство, военнослужащие, государственная бюрократия, хотя и в меньшей мере. Сейчас крестьянство добито окончательно, добито как образ жизни и менталитет, а не только как производитель сельхозтоваров. О «моральном облике» нынешнего служивого класса вообще всерьез и говорить нельзя. Надежды путинской эпохи, сделавшей ставку именно на всемерное укрепление бюрократии как главного класса, в расчете на пробуждение в ней «государственнических инстинктов» явно не оправдались. И уж конечно, эти новые группы общества вряд ли готовы «лечь костьми» за русскую традицию и русскую духовность.

За последние десять-пятнадцать лет эти сохранявшиеся сегменты, островки российского традиционализма размываются. Формируется унифицированный образ жизни современного мегаполиса, где люди мало отличаются друг от друга с точки зрения интересов и мотиваций. Различаются, может быть, только своими социальными возможностями. На месте сегментов традиционного общества происходит формирование общества современной массовой культуры, глубоко оторванное от своих традиционных исторических корней. И поэтому ожидать, что этот самый «средний класс» станет некой ячейкой, вокруг которой может сложиться современная политическая нация, носитель идей новой русской цивилизации, несколько преждевременно. Для нового «среднего класса» ближе совсем другая идея нации и национального государства – это то, что некоторые называют «нацией-корпорацией», объединяющей граждан общими сугубо прагматическими интересами. Это осознано генерацией «новых русских», которые стали понимать, что брэнд «Россия» (сильная Россия, процветающая Россия, великая Россия) вполне способствует их бизнесу и позициям на мировом рынке.

Проводя социологические исследования, мы убеждаемся, что в нашем обществе существуют весьма значительные и даже порядковые различия в описании базовых ценностей русского народа. В качестве таких базовых ценностей нашей цивилизации, на которые часто делают упор и философы, и простые граждане, выступают соборность, коллективизм, духовность, бескорыстие. Когда же мы исследуем современную генерацию по этим параметрам, выясняется, что эти ценности занимают место, прямо противоположное ожидаемому. Те, кто занимается сравнительными социологическими исследованиями России и стран Европы, говорят, что более индивидуалистического общества, чем в современной России, в Европе просто не существует. Ценности «Святой Руси» присутствуют скорее в качестве «тоски по идеалу», а в жизни мы наблюдаем скорее их противоположность. Перспективы актуализации этих ценностей мне лично представляются крайне маловероятными.

Это же касается и очень многих иных характеристик современной русской нации. Как показывают специальные исследования, современные россияне очень бедны «сверхидеями». Мы проводили несколько лет назад большое исследование по базовым ценностям, пытаясь выделить какие-то сверхценности, способные мобилизовать общество, и выяснили, что современные россияне очень бедны этим подсознанием, «подкоркой коллективного бессознательного», выражаясь языком немецкого философа ХХ века Карла Юнга. Они очень прагматичны, сориентированы на скорее практические формы жизненного успеха. И если такие поддерживающие мобилизацию ценности в нашем обществе все-таки есть, то они требуют каких-то особых изысков, недоступных для классической социологии. Мы остановились перед этим рубежом, и выйти от ценностей на уровень цивилизационных мотиваций нам так и не удалось. Мы их попросту не нашли.

Вокруг чего может строиться современная массовая цивилизация? Есть традиционные идеи, от которых Россия уходит, так и не приходя к национальному государству. Ценность больших пространств, имперские ценности ушли из разряда сверхценностей, ради которых россияне готовы чем-то жертвовать. Они остались только на уровне парадных ценностей. Когда идет обсуждение независимости Абхазии, Приднестровья, других территорий — да, конечно, все «за», готовы поддержать, но только до того рубежа, когда начинает пахнуть кровью. Как только пахнет кровью, поддержка прекращается. Все согласны с тем, что империя, великое государство, собирающее под свою эгиду народы и территории — это хорошо, но никто не собирается ради всего этого идти на какие-то реальные или даже мнимые жертвы. Но даже если речь и о жертвах иного плана, например, цене на газ, ни российское общество, ни российские элиты не готовы поступиться и этими ценностями ради мифических в их представлении ценностей империи, евразийского союза.

Что касается идеи русской духовности, — мы видим, что современная генерация россиян очень сильно дистанцирована от традиционной русской культуры. Эта культура осталась частью наследия прошлого. Наши соотечественники сегодня смотрят на неё примерно так же, как современные греки — на развалины античных Афин. То есть это нечто, что уже ушло, и никоим образом не затрагивает нынешнюю жизнь. Следуя мудрости «узнавать дерево по плодам его», оценим культурное состояние нашего общества по изуродованной и фактически уничтоженной исторической Москве, по содержанию основных телеканалов, по проникшей во все поры общества «попсе», по тому, что строят представители «новой генерации русских», как они себя держат, что читают и на каком языке говорят.

Многое говорится про объединяющую роль православия, способную превратить наше общество в дееспособную нацию. Однако мы видим, что эта идея тоже носит «парадный» характер, несмотря на то, что более 60% россиян называют себя православными. Однако, представляется, что все это, по крайней мере в своей основной массе, не более чем компенсация за недостаточную национальную идентичность. За внешней, фасадной стороной возвращения страны к православию скрываются иные тенденции, зачастую противоположного свойства. Можно просто попытаться сопоставить — сколько построено храмов, отслужено православных литургий – и на сколько ровно за тот же исторический промежуток времени упала самая обычная нравственность наших сограждан, даже не говоря уже и о каких-то христианских заповедях. Конечно, Церковь не призывает «жить по Лжи», презирать ближних и идти на все ради денег. Но и не противостоит этим настроениям. Следует трезво сознаться, что эти два процесса попросту идут совершенно в разные стороны. Желающих окропиться «крещенской водой», отстояв часовую очередь, или приложиться к мощам того или иного святителя у нас полным полно, но вот с заповедью «возлюби ближнего своего» как-то никак не получается. Всем нам известны люди с высокой христианской моралью, но их очень мало в общем потоке. Складывается впечатление, что даже советская мораль при всей ее безусловной ущербности была по сути в чем-то ближе к христианской, чем нынешняя, в стране, где по данным социологической статистики, вроде бы должна торжествовать православная духовность.

И, наконец, идея этничности, «голоса крови». Как идея, консолидирующая общество, как основа идентичности она тоже явно недостаточна. Во всяком случае, — в том виде, в каком она существует в умах нынешних россиян. Вся кухонная болтовня на тему засилья инородцев — это лишь компенсация за неумение отстоять свои этнические и не только этнические интересы в реальной жизни, неспособность самоорганизоваться. Энергетики «голоса крови» в лучшем случае достаточно, чтобы иной раз «набить кому-то морду», ее никак не хватит на создание национального государства. Идея «общности по крови» сегодня – это идея консолидации малых социальных групп в условиях, когда общество испытывает крайний недостаток социальных связей. Она не имеет ничего общего с русской цивилизацией, русской почвой, по своей энергетике она скорее противостоит идее общегражданской идентичности и скорее разрывает государство, чем его скрепляет. Этого не понимают многие политики «русского направления». Им непонятно, что системный кризис в стране связан отнюдь не с присутствием инородцев, в том числе и во властных структурах, а с глубоким кризисом самих русских, тех идей и ценностей, которые мы по привычке называем русскими.

Остается «утопией», хотя и утопией привлекательной, идея Русского социального проекта, русского строя, который на практике реализовал бы идею «социального порядка», по которой тоскуют современные россияне. У нее есть свои перспективы, так как россияне, даже приспособившиеся к нынешним социально-экономическим реалиям, отказывают им в высшей справедливости и эффективности, только 18% считают, что нынешний строй подходит для России на перспективу. Еще меньше тех, кто хотел бы вернуться в советские времена. Однако в чем именно состоят основные черты «русского строя» никто толком не знает. Поиски в этом направлении парализует неудача коммунистического социального проекта.

Все сказанное наводит скорее на печальные размышления. Не видно ни «старых», традиционных, но «новых», модернистских ценностей, способных обеспечить консолидацию нации. Проверенные рецепты для решения этих задач явно не годятся. Нужен новый интеллектуальный прорыв на «русском фронте».