Юрий Шушкевич: В сумерках привычного мира

Либеральная идея умирает, а Россию, возможно, ждёт «диктатура чести».

Оглавление:
Механика и суть глобальных перемен
Капитализация как величайший обман
ACTA, или метафизика отчуждения
Новое средневековье
Почему западное общество не примелет прямого насилия
Возможна ли сверхчеловечность технически и биологически
Что способно дать свободное время
Почему и как разрастается экзогенная иерархичность
Будущее науки, или куда пропадают учёные
Южноевропейская трагедия
Украденные проценты роста
О пользе тишины
Еврейский романтизм
Ближневосточные метаморфозы
Новая религия Нового Запада
Сакральная тайна власти
Новая основа святости и священства
Россия: впереди благородная диктатура?

О дивный новый мир!
О.Хаксли

И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами —
Вот отчего нам ночь страшна!
Ф.Тютчев

Механика и суть глобальных перемен

Меня часто упрекают в отсутствии у предлагаемых вниманию публики идей единой теоретической основы. И хотя подобной задачи я перед собой никогда не ставил, попробую сей недостаток устранить.
Если излагать мою концепцию будущего предельно кратко, то сводится она к следующему: развитие мировых производительных сил приближается к такому уровню, когда количество живого труда, необходимого для производства жизненных благ, начинает стремиться к малозначащим величинам, к нулю. Потенциально высвобождается невиданное в истории количество свободного человеческого времени, использовать которое человек мог бы для неограниченного удовольствия или неограниченного развития. Одновременно усиливаются ограничения ресурсные – на планете заканчиваются топливо, вода, пашня. Поэтому общество будущего должно найти способ общественно полезной утилизации человеческого времени при ограничении потребления невосполнимых ресурсов планеты.
Существуют два принципиальных пути решения этой проблемы: принудительное управление мотивациями и потребностями человека и достижение человеком уровня, когда он свободно и самостоятельно сможет формировать свои мотивации и определять потребности.
Первый путь – это экзогенная, реализуемая по принуждению и извне социализация общества. Она может осуществляться по как по жёсткой модели концлагеря, когда рационируются потребности и принудительно устанавливается необходимый функциональный вклад каждого, так и по модели ненасильственной, при которой функциональный вклад назначается мягко, с учетом возможностей человека, и при этом данные возможности определяются к длительному совершенствованию и развитию.
Первая модель во всей своей полноте проявила себя в Кампучии во времена диктатуры Пол Пота в конце 1970-х годов, причем ее подлинными организаторами, о чем сегодня многие забывают, были китайские коммунисты. Поэтому нет оснований полагать, что сегодняшний относительно либеральный строй в Китае – не следствие всемирного закона, по которому всё сущее якобы стремится к демократии, а историческая случайность. Когда на планете начнут заканчиваться углеводороды, во многих небогатых странах более выгодным вместо получения продовольствия использовать ограниченный ресурс пашни для производства биотоплива на экспорт, а «излишнее население» — согнать в концлагеря или позволить ему самому умереть от голода.
Реализация второй модели, исключающей столь грубое физическое насилие, предполагается в более развитых и богатых странах. Отношения рационирования в технократических обществах в полной мере смогут быть введены путем всеобъемлющего вовлечения человека в тот или иной производственный, научный или социальный процесс в качестве устойчивого функционального элемента. Человеку, который в силу данного императива определён становиться сверхузким специалистом или исполнителем, для которого традиционные отношения свободного найма станут заменяться пожизненным трудоустройством и чье здоровье и благополучие будет теперь зависеть от трудовой и социальной лояльности, представляется возможным навязать любую сколь угодно ригористичную в плане использования ресурсов модель жизни и потребления. Например, вместо традиционной ресурсоёмкой пищи употреблять «продукты из пробирки» или вместо коттеджей и квартир проживать в небольших пластиковых боксах с минимумом потребления энергии на кондиционирование и обогрев. При этом, если вознаграждением за лояльность будет становиться значительное продление активной и здоровой жизни с помощью новейших биомедицинских технологий и формирование через телесный и психологический комфорт образа счастья, которые К.Фрумкин назвал «фелицитарной политикой», а наказанием – ниспровержение «на дно», то подобный строй окажется весьма и весьма устойчивым. Управляя градациями лояльности и наказания – подобно тому, как сегодня центральные банки управляют мировой финансовой системой через операции на открытом рынке и политику резервирования, можно будет долго и успешно поддерживать подобное общество в устойчивом состоянии. Скорость и направления его развития — соотносить с планами научно-технологического прогресса и с объективным прогнозом ресурсов. А в более отдаленной перспективе – с движениями климата и биосферы Земли, по факту сделав человечество системным элементом ноосферы.
Подобное общество я назвал технологическим социализмом и предсказал его возникновение в странах «золотого миллиарда». Экзогенная иерархичность Запада, опирающаяся на институциализированную власть старых политических и финансовых элит, в условиях ужесточения ресурсных ограничений и при одновременном переизбытке производительных сил и возможностей потребления абсолютно самостоятельно, значительно быстрее теории Маркса и революций, приведёт западное общество к экзогенной социализации.
Однако что произойдет, если на путь подобных социально-технологических трансформаций вступит общество с иным типом иерархичности? Например, с образуемой отношениями кооперации и самоуправления иерархичностью эндогенного типа? Хорошо понимаю, что подобный тип иерархичности, имевший место в древней орде или казачьей «вольности», сегодня не существует. Однако его возрождение на новой технологической основе потенциально возможно: в частности, в условиях, когда укоренённые в человеке живые знания окажутся общественно более ценными и востребованными, чем капитал. Иными словами, когда сложный, творчески насыщенный труд качественно начнёт превосходить по результатам труд простой и аддитивный. То есть начнёт превосходить тот самый тип труда, овеществлённый накопленный результат которого образует основу капитала.
В том, что с прогрессом науки и технологий знания рано или поздно должны прийти капиталу на смену, сегодня мало кто сомневается. Вопрос лишь в том – в рамках какого общества подобное произойдет? Если в рамках общества с состоявшейся иерархичностью, функционирование которого и управление которым осуществляется гигантскими промышленными и финансовыми корпорациями, чью капитализацию всегда можно возвысить до любой наперёд заданной величины, — то свободные знания никогда не смогут превзойти и затмить собой капитал в качестве самостоятельной силы. В подобном социуме носители знаний никогда не обретут значения самостоятельной производительной и общественной силы, их удел – «верхняя палуба» на корабле технократического социализма. Возможно также, что капитаны корабля Нового Запада научатся со временем обиходиться и без трудноуправляемых «гениев» – например, когда тысячи функциональных работников, сорганизованных по технологии распределённых вычислений, смогут в качестве «суперкомпьютера» с человеческим интеллектом в плановом режиме генерировать необходимые новации.
Но давайте на минуту допустим, что «экономика знаний» где-либо сможет начать развиваться «с нуля», не опираясь на закостеневшие за столетия институты корпоративной собственности и финансовой власти, а создавая взамен последних их альтернативные аналоги. Технологическую возможность для такого сценария дают современные биотехнологии вместе с технологиями искусственного интеллекта и робототехники, благодаря которым производство значительной части необходимых людям материальных благ, пищи и энергии уже в самом ближайшем будущем сможет осуществляться на новой и весьма некапиталоёмкой технической основе. Финансовую возможность для подобного сценария предоставляет качественное изменение действия закона стоимости, когда за счет преобладания в стоимости товаров новой экономики компоненты знаний, то есть результата сложного живого труда, над компонентой труда овеществлённого, образуется принципиально иная основа денег. Если расхожий образ «денег из воздуха» был прежде не более, чем констатацией той лёгкости, с которой дельцы преобразовывали в капитал овеществленный чужой человеческий труд, то теперь появляется возможность создавать капиталы из «воздуха» иного рода – из знаний, интеллекта и творчества их непосредственного обладателя.
В «экономике знаний» резко снизится промежуточный, технологический спрос, поскольку благодаря биологизации и роботизации производств сократится потребность в покупных ингредиентах и комплектующих – в идеале готовые конечные блага смогут вырабатываться в рамках всего двух переделов: биореакторным получением необходимого типа сырья и его автоматизированной обработки. Рухнут обороты мировой торговли сырьем, резко сократится денежная масса.
Притягивая деньги из существующей финансовой системы и одновременно генерируя новые деньги, которые будут считаться более обеспеченными и «весомыми», подобная параллельная экономика обретет высокий темп развития и со временем сможет стать мощной общественной силой.
В этом случае старые промышленность, старые агробизнес и финансовая система быстро утратят свою незаменимость и экзистенциальную ценность. В новой параллельной экономике корпоративные отношения, приводящие к сверхконцентарции собственности и результатов ее использования, смогут быть заменены широкой частной собственностью и кооперативной моделью распределения результатов в соответствии с количеством использованных в процессе создания благ знаний и живого труда, а не по номиналу владения. Основным видом собственности в подобном новом обществе станет обустроенная жизненная среда в качестве вместилища его основного актива – человеческого интеллекта, в то время как производственные фонды начнут дешеветь, и в пределе этого процесса станут не капитальной, а расходной частью производства.
Капитал, таким образом, обретет качественно новую природу, оторвавшись от созданного овеществлённым трудом своего изначального материального базиса и переместившись в сферу живых человеческих знаний и талантов. Несмотря на объективные различия людей по когнитивному и творческому потенциалу, капитал будет распределён значительно равномернее, нежели сегодня, поскольку его станет невозможно накапливать исключительно с помощью денег. Общество, использующее подобный капитал, станет поэтому более справедливым, а социализация в нём общественных отношений будет происходить на основе координации, свободного и добровольного информационного обмена, а не через отчуждение с последующим перераспределением – поскольку отчуждать свойства разума невозможно.
В подобном обществе люди сумеют не только развить и усилить свои способности до сверхчеловеческого уровня, но и будет просто обязан это сделать, чтобы сохранить свою социальную и экономическую дееспособность. Успехи биомедицины и продление жизни сведут на нет влияние биологических ограничений. Сверхчеловечность как преодоление сил природы живой волей и разумом начнёт проявлять себя в самых различных формах, от науки и до монашества, что в социальном плане будет означать пребывание человека в весьма широком элитарном слое. Иными словами, пропуском в элиту общества станет личная сверхчеловечность. Возможный отказ от чести и бремени сверхчеловечности с возвращением в «ветхий прежний мир» станет исключительно результатом свободного выбора, но не результатом социальной дискриминации.
Для того, чтобы подобное общество смогло состояться, помимо доступности технологий высокого уровня необходимо также физическое пространство, в пределах которого новая экономика и соответствующая ей жизненная среда сумели бы сложиться в сложное и самодостаточное многообразие. Экономика биотехнологий предполагает наличие обширных пространств, в пределах которых значительную часть необходимых человечеству энергоёмких процессов могли бы выполнять биологические структуры, экспонируемые солнечным светом. На территории Голландии или Люксембурга новой страны не построить, равно как и не построить ей на сверхперенаселённых (7.3 человека на гектар сельхозугодий!) землях Китая. А вот заброшенные на сегодняшний день миллионы гектаров российской пашни – лучший, пожалуй, ресурс для старта «параллельной страны». О чем я недавно написал книгу — «Параллельная Россия» (http://www.ozon.ru/context/detail/id/7580011/).
Возможно, что именно в практическом воплощении данной конкурентоспособной альтернативы угрюмому технократическому социализму Нового Запада и заключается теперь историческая миссия нашей страны. Хотя, как мне представляется, даже если мы окажемся не в состоянии эту миссию выполнить, свободный человеческий дух продолжит икать пути обретения пространства и формы для сохранения полноразмерной природы человека. Как знать, не начнут ли со временем возникать в пустынях или свободном океанском пространстве «параллельные новые Англии» или «новые Германии»? Или не попытаются ли люди вырываться со своей неусмирённой волей в иные физические или метафизические измерения?
Новый тип общества, конечно же, не станет спасительной идиллией, в нём останутся и острые углы, и тени. Новое общество превзойдет «технократический социализм» Нового Запада в части раскрытия человеческого потенциала — ибо сверхчеловек, приближающийся к богочеловеку, эффективней и сильней «распределенного суперкомпьютера» из функциональных импотентов. В сверхчеловеке также навсегда разрешиться проблема утилизации свободного времени – для подлинного творчества времени никогда не будет хватать. Однако, напротив, организация рационирования в условиях «технократического социализма» будет происходить не в пример эффективней. Банальная нехватка ресурсов, которую в какой-либо конкретный момент окажется невозможным восполнить с помощью технологий, способна стать роковой для общества сверхлюдей, если они не разовьют в себе способность к добровольному самоограничению. По всё той же причине ограниченности определённой группы ресурсов переход «в сверхчеловечество» может оказаться сопряженным с конкуренцией и насилием, в результате которых императив разума и свободной воли, обязанный составлять основу этого перехода, сможет быть подвергнут сомнению. Нетрудно представить, с какой лицемерной истовостью Новой Запад начнёт реагировать на малейшие факты «ущемления» чьих-либо прав в «обществе сверхлюдей»!
Тем не менее, если люди не хотят потерять свою природу, им ничего не остается, кроме как искать пути и пробовать жить по-новому.
Вот вкратце мой план о том, как отложить конец человеческой истории.

Капитализация как величайший обман

Человеку всегда не хватает денег, и лучшая отговорка от перемен – это сказать, что денег на их осуществление нет. Разумеется, с подобной точки зрения нет и никогда не сыщется денег на «параллельную страну».
В то же время деньги обладают преинтереснейшим свойством: они всегда в необходимом количестве появляются там, где нужны, и не появляются там, где без них можно обойтись. У нищего непременно найдется пятак на похлёбку. Если человек способен купить автомобиль, у него всегда будут иметься деньги на бензин, если же способен завести загородный дом с парком – всегда будут деньги на садовника. Если же наш субъект дорастёт до уровня очень крупного банкира, то тогда он сможет, привлекая деньги на финансовом рынке и инвестируя их через цепочку посредников любой наперед заданной длины, по известной из учебников формуле денежного мультипликатора формировать сколь угодно значительный платежеспособный спрос. Например такой, что на его покрытие на планете перестанет хватать парков и садовников, и придётся постоянно выдумывать новые объекты и модели потребления – от компьютерных гаджетов до хитроумных финансовых инструментов.
Весьма мягкие последствия мировых кризисов 1998 и 2008 г, не идущие ни в какое сравнение с «великой депрессией» 1929-1933 гг, можно объяснить тем, что раздувание пузыря сверхпотребления в мировой экономике в последние десятилетия не выходит за рамки известных пределов, определяемых и контролируемых финансовой элитой западного мира. Существует мнение – хоть и неафишируемое, но прочно укоренённое в головах «мирового среднего класса», — что эта денежная эмиссия, обогащая богатейший людей Земли, пусть в меньшей степени, но столь же обогащает и «мировой средний класс». Ведь от искусственно форсируемых оборотов всемирного потребления немало перепадает и благонамеренным обывателям, трудоустроенным в банках, транснациональных корпорациях и сфере услуг. Что бы ни происходило в мире, эти люди всегда будут верить в «американскую демократию» как верят они во всесильность и всеблагость хозяев мировой финансовой системы, имена которых известны, но которые, подобно имён божества, не принято произносить вслух.
К сожалению или к счастью, но они ошибаются. Главнейшей задачей «финансового божества» является сохранение существующей в мире экзогенной иерархичности, что сегодня возможно только путем приведения стран «золотого миллиарда» к технократическому социализму на основе функционализации человека. Со временем функционализрованное и счастливое население, объединенное на своих рабочих местах в подобие распределённых суперкомпьютеров, сможет вести контроль за автоматизированными процессами производства материальных благ и генерировать инновации.
Генерирование инноваций – важнейшее условие конкурентоспособности и прогресса любой общественной системы. И пока «человеческие суперкомпьютеры» ещё не созданы, приходится опираться на традиционный механизм, связанный с творческим поиском и гениальностью. Вот почему сфера генерирования и коммерциализации инноваций становится сегодня основным полем, куда притекает и где утилизируется мировая денежная эмиссия.
Действительно, ни одна из сфер традиционной экономики не порождала в последние годы такого количества миллиардеров и просто звезд бизнеса, как эта nouvelle economie. Интернет, который должен был стать дополнением к телефонным коммуникациям, превратился в самый быстрорастущий и капитализированный сектор мирового бизнеса. Десятки людей, привнеся в него свежую идею или нехитрое электронное устройство, стали миллиардерами, десятки тысяч – долларовыми миллионерами и т.д. Следом идёт столь же бурно развивающийся сектор биомедицинских технологий. Добиться успеха в нём несколько сложнее, чем в конструировании социальных сетей, зато отдача от биомедицинских технологий будет на порядок выше, и уже в ближайшем будущем капитализация биомедицинских компаний потеснит интернет-бизнес. То же самое можно сказать и о новых пищевых и сельскохозяйственных технологиях, о технологиях новой энергетики, новых материалов и т.д.
Любой автор и создатель подлинных инноваций в ипостаси творчества уже является сверхчеловеком. Которого, как мы знаем, в дивном мире Нового Запада быть не должно. Но и без которого на сегодняшнем этапе невозможно инновационное развитие. Данное противоречие разрешается очень просто: такие сверхлюди становятся бенефициарами рынка инноваций с его искусственно раздутой капитализацией, за счёт чего получают законное вознаграждение и формируют мощную мотивацию для остальных. Но это – всё.
Накаченный деньгами инновационный рынок порождает в сообществе инноваторов массовый успех, однако нисколько его не закрепляет. Вся логика обслуживающего инновации венчурного бизнеса сводится к тому, что возросшие «с нуля» инновационные компании обязательно должны продаваться, осыпая своих создателей золотым дождём, после чего состоявшиеся инновации переходят в распоряжение крупных корпораций. Которые, в свою очередь, либо поглощаются корпорациями ещё более крупными, либо оказываются связанными отношениями собственности с мировым корпоративным ядром. Которое, как известно, сегодня образуют 1318 компаний, контролируемых «суперанклавом» из 147 компаний, находящихся, в свою очередь, в ведении 10 крупнейших финансовых институтов — эти цифры несложно перепроверить из исследования швейцарских математиков «The Network of Global Economic Control», опубликованного в сентябре 2011 года.
Как правило, заработанные инноваторами деньги тратятся на потребление – на красивые автомобили, яхты, дома… Будучи людьми умными, они прекрасно понимают, что сохранить эти деньги в долгосрочном плане невозможно. Сверхбогатство, превышающее нормальные человеческие потребности, быстро превращает инноваторов в обычных буржуа и навсегда гасит в них все зачатки сверхчеловечности.
Поэтому потомки Гейтса и Джобса будут, скорее всего, спокойно и размеренно трудиться в чужих корпорациях по контрактам пожизненного найма, с чипами в головах.

ACTA, или метафизика отчуждения

В феврале 2012 года многих странах Европейского Союза– в основном, на востоке Европы, — прошли шумные протесты против ратификации ACTA — международного торгового соглашения по борьбе с контрафактной продукцией (Anti-Counterfeiting Trade Agreement). В некоторых странах ратификацию ACTA даже пришлось отложить.
На поверхности лежит нежелание «продвинутых» молодых людей платить за музыку и видео, которые они привыкли бесплатно и неограниченно скачивать из интернета и иметь в связи с этим риск досмотра и изъятия в аэропортах ноутбуков и сотовых телефонов. Однако представляется достаточно странным, чтобы респектабельные главы правительств и торговые комиссары были столь озабочены сохранением доходов деятелей шоу-бизнеса, представляющих, как известно, далеко не лучшую часть человечества.
На самом деле, под эгидой ACTA речь идет о создании принципиально новой международной организации, ответственной за контроль за оборотом всей совокупности авторских прав и, прежде всего, научно-технологических знаний. Но, в отличие от Всемирной торговой организации, имеющей дело, главным образом, с оборотом классических товаров, которые в момент продажи одновременно присваиваются и отчуждаются сторонами сделки, новая организация собирается заниматься делом странным и едва ли не метафизическим: контролем за присвоением благ, которые в принципе не могут быть отчуждены! Знание или произведение искусства не может быть рассматриваться отдельно от автора. Допустимо, заплатив деньги литературным неграм или бедному художнику, выдать роман или картину за собственное творение, но совершенно невозможно купить право, по которому автором «Гамлета» или «Джоконды» станет некий нувориш!
Однако с помощью АСTA подобное станет реальным. Инноватор, продав некой корпорации права на свое открытие, теперь не сможет самостоятельно и в собственных интересах продолжать работу в том же направлении. Он не сможет свое открытие усовершенствовать. Он не сможет использовать полученные результаты при разработке другой темы. Ведь, подписав договор купли-продажи, он согласился с отчуждением не просто очередного продукта своего творчества, а с отчуждением связанной с этим продуктом свой творческой способности как таковой. Даже если несогласный с этим автор изменит внешность, имя и место жительство – механизмы АСTA отследят и уничтожат все «незаконные результаты» его творчества.
Согласимся, что традиционные механизмы защиты патентного и авторского права, действующие уже третью сотню лет, не заходили столь далеко…
Поэтому АСTA направлена не столько против пользователей, сколько против всего сообщества инноваторов — учёных, инженеров и прочих творцов новой реальности. А если заглянуть ещё глубже – то окажется, что и против сложного труда как такового — труда, очень трудно поддающегося отчуждению и редуцированию в простой труд, овеществлённый результат которого как раз образует основу традиционного капитала. На пороге общества нового типа, в котором капиталом должны служить знания, а элита – должна образовываться из живых носителей этих знаний, ACTA встает на защиту именно старого капитала и старой элиты.
Сама история подготовки ACTA, которая на протяжении ряда лет осуществлялась в полнейшем тайне, и о которой стало известно благодаря вездесущему WikiLeaks, говорит об исключительно степени серьезности, которую финансовая и политическая элита стран «золотого миллиарда» сегодня придает тотальному контролю за сферой знаний. Когда ACTA или её некий модификант будут приняты, то наряду с не менее спорным законопроектом законопроектом S510, в конце 2010 г внесенным на рассмотрение в Сенат США и запрещающим под предлогом «борьбы за безопасность» производство сельскохозяйственной продукции вне сфер деятельности крупных корпораций, они в полной мере конституируют правовой каркас «дивного прекрасного мира» Нового Запада.
Кстати, недавно узнал, что в Нью-Йорке образовалась сеть по нелегальной торговле… свежим цельным молоком. Те, кто когда-либо пробовал молоко со вкусом химии из американских супермаркетов, хорошо поймут, о чём идёт речь. Заказы пока собираются и обрабатываются через интернет, после чего бутылки с натуральным молоком полуподпольно, едва ли ни как запрещённый наркотик, развозится курьерами по указанным адресам. Сеть постоянно находится под угрозой облав и готова к уходу в глубокое подполье…
Тем не менее, «молочная мафия» в Нью-Йорке – не система, а исключение. Традиционные западные общества на удивление спокойно, если не покорно, приняли и АCTA, и аналогичные ему механизмы ограничений своих имманентных прав. А бурные протесты, состоявшиеся в Болгарии, Словении, Чехии, Польше, Эстонии и других восточноевропейских странах, говорят только об одном – «уходя» в свое время на Запад, народы этих стран не предполагали, что плата «за демократию» будет для них столь высока.

Новое средневековье

Образ «нового средневековья», в свое время предложенный Н.Бердяевым для обозначения новой наступающей непонятной эпохи, утрачивающей рационализм и ясность XVIII-XIX веков, оказался весьма востребованным и удачным. Действительно, двадцатый век при всей своей, казалось бы, рациональной технической мощи с первых же десятилетий оказался погруженным в мистификации. Создание Федерального резерва США и доллара как денег принципиально нового типа, тайны революций и мировых войн, невероятные кульбиты дипломатии, реальные заговоры и конспирологические трактовки реальности, отказывающейся вести себя по рациональным законам, теория относительности и квантовая физика – всё это были свидетельства и проявления новой мировой реальности – подвижной, недетерминированной, непредсказуемой в линейных моделях.
И хотя мировая реальность подобными свойствами отличалась всегда, во времена Ньютона и Лапласа возникла иллюзия, что она может быть сведена к элементарным и в конечном счёте познаваемым моментам. Эпоху, соответствующую этим представлениям, Бердяев назвал «дневной», предположив, что ей на смену движется эпоха «ночная». Каковой, собственно, и стал весь двадцатый век. Мы знаем почти все тайны и понимаем практически всё, происходившее в XVIII-XIX веках, но по-прежнему затрудняемся объяснить слишком многое из того, что происходило совсем недавно. Если, конечно, не сводить происходившее в XX веке к надуманным теориям прогресса.
Наверное, глубинной основой большинства мистерий «нового средневековья» XX века явилось противоречие между технократическим, построенным на рациональных основах характером цивилизации и уходящей корнями в седое прошлое экзогенной иерархичностью. Причем экзогенная иерархичность – свойство отнюдь не одного лишь западного мира, она доминирует в большинстве современных стран, включая Китай, Индию, Россию и даже «революционный» Египет. Нет её, правда, в Сомали и не будет в Афганистане после того, как после ухода оттуда американцев движение «Талибан» вновь возьмёт власть. Но будущее мира всё равно определяется не в этих землях.
Четкий образ замкнутой иерархичности – один из основополагающих признаков подлинного средневековья. Скрытая, замикшированная иерархичность – признак наших дней. Однако различие – не в форме подлинной власти. Различие заключается в последствиях её решений, в том числе и решений ошибочных, случайных, но при этом многократно резонируемых технической и информационной мощью нынешнего века.
Поэтому для того, чтобы средневековый по своей сути тип экзогенной иерархичности стал адекватен нашему «новому средневековью», необходимо совсем немного — упорядочить «общество модерна». В то время как публика, просаживающая своё время в «твиттерах», с упоением будет забавлять себя длящейся иллюзией свободы, реальные обстоятельства жизни, занятости и социальных перспектив будут постепенно перемещать людей в жёсткий функциональный мир.
И тогда окажется, что корпоративная модель «технологического социализма» — практически полный аналог средневековой цеховой организации, что прикрытые многоуровневыми системами контроля и безопасности банки и аэропорты – аналоги замков, а усиливающиеся мистические настроения – возрождение средневекового фатализма. Грядущая функционализация труда, жёстко и навсегда привязывающая человека к определённому роду деятельности и исключающая возможность самостоятельного «горизонтального трансфера» — также из рода средневековых цеховых узаконений. Учитывая же высочайшую резистентность средневекового общества, которое продержалось, как-никак, целых полтора тысячелетия, можно предсказывать и весьма высокую степень устойчивость грядущего Нового Запада.
Казалось бы, что согласно принципу отрицания, любой альтернативный Новому Западу проект должен быть антисреденевековым. Являться проектом модерна.
Не обязательно. Альтернативная новая экономика, основанная на примате знаний и сложного труда, в части характера трудовых отношений также во многом оказывается аналогичной средневековой цеховой организации. Более того, расширяя возможности нередуцируемого узкой специализацией труда, новая экономика переводит цеховую организацию из замкнутого партнёрства или цеховой мини-иерархии на качественно новый уровень современного кооператива с эндогенной иерархичностью. Если принять неотчуждаемый, цельный труд за естественный стандарт труда для человека (ведь никто не оспаривает, что труд Бога – изначально цельный, стало быть, у человека, созданного по Его образу, характер труда также должен быть цельным), то эпоху машинного производства, редуцировавшую труд до элементарных простых операций и позволившую приступить к стремительному накапливанию отчужденного простого труда в капитале, следует рассматривать как исторический эксцесс. Эксцесс, не столько предопределённый необходимостью сообщить импульс развитию производительных сил, сколько неумением человечества обеспечить их развитие иным путём.
С позиций исторического детерминизма «иные пути» сегодня нам представляются невозможными и фантастичными. Но что бы произошло, скажем, если электрические машины, для изготовления которых нужны повсеместно распространённые медь, железо, ткань и стекло, возникли бы не в XIX, а в XII веке, а аппарат математической логики, позволяющий создавать вычислительные алгоритмы, был бы освоен людьми на пару столетий раньше — то есть тогда, когда мировоззрение было цельным, а человеческая душа вполне искренне стремилась к небесной справедливости? И если бы бобовые культуры, позволившие покончить с голодом и активизировать мозговую деятельность людей, были введены в европейские севообороты не в XI, а в VIII веке? Ведь в подобном случае автоматические линии и промышленные роботы могли возникнуть не на вершине промышленной цивилизации модерна, а в рамках как раз средневековой цеховой организации. И тогда знакомая и понятная нам новая эпоха, стартовавшая с XVII века, могла бы начаться раньше и стать совершенно иной. На основе гильдий сформировались бы кооперативы, а обеспокоенные стремительным обесценением земли и своего социального статуса феодалы превратились в прогрессивных зачинателей биотехнологий и биоэкономки – почему бы и нет?
Так что, возможно, одно из назначений новой экономики – исправить этот самый эксцесс. Который, что бы ни говорили в его защиту, в лице капиталистической цивилизации обернулся для мира невиданными масштабами человеческих страданий и крови. А поскольку подобное лечится подобным, то исправление эксцесса вполне может состояться на «неосредневековой» основе.
Тогда слово и дело сверхчеловечности, слово и дело богочеловечества, реализуемые через полноту человеческого бытия, поддерживаемую технологиями, окажутся ни чем иным, как возрождением Ренессанса…

Почему западное общество не примелет прямого насилия

Давно замечено, что западная цивилизация стремится решать свои принципиальные проблемы без прямого насилия. Нет, конечно же, прямое и самое непосредственное насилие, конечно же, применяется и будет применяться в отдаленных уголках мира, однако «внутри себя» все привносимые изменения либо должны заручиться прямой поддержкой большинства, либо, если поддержка невозможна, должны интродуцироваться скрытно, но максимально безболезненно для окружающих– хотя бы в первое время.
Подобный подход в обычных условиях мог бы быть объясним слабостью, однако западная цивилизация сегодня – отнюдь не слаба. Я бы даже сказал, что она значительно сильнее, чем почему-то принято считать.
Феномен «избегания насилия» можно объяснить тем, что в какой-то момент модераторы западной цивилизации обнаружили, что опору на человеческие инстинкты оказывается более «технологичной», нежели опора на разум. Человеческий разум, к которому исконно апеллировала любая разумная власть, обладает одним вредным свойством – он способен соотносить с реальностью когда-то ему обещанное и, обнаружив обман, отказать виновникам обмана в поддержке. В коронационных речах и венчальных молитвах всех европейских монархий содержались вполне конкретные обещания мира, процветания и справедливости – однако экзистенциальная невозможность эти обещания выполнить приводила либо к исчезновению монархий, либо к их преобразованию в представительный институт, давно и ровным счётом ничего не обещающий. В силу аналогичной причины в большинстве развитых стран в настоящее время жёстко выполняется норма о невозможности политикам находиться у власти более 8-10 лет. Ведь даже ничего конкретно не обещающий политик уже одним фактом своего участия в выборах порождает у людей представления о возможности определенных перемен, большей части которых не суждено сбыться хотя бы по причине естественного старения и человеческой слабости их носителя. Понимая это, западная власть в последние годы стремится уйти в тень, стать неперсонифицированной и безответной. Многие ли из читателей способны с ходу назвать имена руководителей Европейского Союза? Весьма скоро и у кормила государств, где публика привыкла ожидать встреч с фигурами, «равными Черчиллю», мы увидим эксцентричных шоуменов, кинозвёзд, защитников прав грибов и прочих ярких, но заведомо ни за что не отвечающих персонажей.
Чтобы человеческое общество в подобных условиях продолжало жить и развиваться, на смену импульсам разума должны прийти импульсы инстинкта. Инстинкт, биологический двойник разума, не нуждается в мотивациях высшего порядка. Но развитие инстинкта нельзя пресечь жёстким ограничивающим воздействием – возникнет импульс боли, в реакции на который у человека сможет оказаться разбуженным спящий разум. А ведь именно разум делает человека непредсказуемым и неуёмным в вечных поисках истины. Ибо даже запретный плод, как известно, первые люди вкусили отнюдь не под воздействием инстинкта.
Массовая культура, «общество потребления», «клиповое мышление», политтехнологи, редукция языка, «культура корпоративного поведения», политкорректность – вот далеко не полный перечень хорошо известных элементов современной цивилизации инстинкта. Но для того, чтобы неизбежные в любой жизни болевые импульсы не приводили к нарушению ламинарного потока жизни, управляемой инстинктом, требуется априорное согласие с инстинктом со стороны сферы разума. В силу последнего обстоятельства все сколь либо существенные новации на Западе сегодня вводят, только заручившись согласием или неведением абсолютного большинства членов общества.
Со временем до 100 процентов людей, проживающих в подобном обществе, научат примерно себя вести, говорить правду, тушить за собой свет и экономить воду. При тотальной системе контроля не должно быть преступлений и убийств, совершенная интеллектуальная система распределения сведет на нет любые конфликты на материальной почве, а торжество политкорректности – похоронит конфликты в области идей. Организаторы и жрецы нового строя будут с гордостью заявлять, что они лишили работы Сатану. Но ведь и к Богу свои народы они так же не приведут!
Подобная странность может быть объяснена лишь тем, что жрецы служат некоему иному божеству. Ничего необычного в этом нет, поскольку стерилизация человеческой неуправляемости, «сотворение света из тьмы», знаменитое 1’escurs esclarzic – это древняя гностическая мечта. Мечта, которая получила возможность реализовать себя только в наши дни, ибо человеческая неуправляемость на протяжении многих веков оставалась абсолютно необходимым условием для технических новаций и социальных перемен. Теперь же, когда западная цивилизация оказалась технически подготовленной к тому, чтобы, накормить, обустроить и проконтролировать своих благонамеренных граждан, она вполне может приступать и к планомерному их обучению «добру».
Поэтому не стоит удивляться, что если когда-нибудь в противоположной «золотому миллиарду» части мира, не до конца сгинувшей в голоде и войнах, однажды сумеет зародиться общество нового типа, опирающееся на разум и свободную волю, то оно, помимо прочего, будет подвергнуто со стороны этих жрецов ещё и самой безжалостной религиозной критике. Лично у меня нет никаких сомнений в том, что альтернативное новое общество, провозглашающее сверхчеловечность как основу подлинного человеческого преображения, немедленно будет объявлено на Новом Западе «царством Сатаны». Что ж, во имя подлинного богочеловечества придётся пережить и такой навет!
Известно, правда, что el sue?o de la raz?n produce monstruos — сон разума рождает чудовищ. Которые когда-нибудь со всей своей неистовой силой обрушатся на социум, лицемерно и самонадеянно провозгласивший свою монополию на «добро». Под пышными одеждами которого окажется ничто иное, как редуцированный до функционального уровня инстинкт ограниченного и жалкого человеческого существа.

Возможна ли сверхчеловечность технически и биологически

Для многих читателей идея новой экономики, сообразной со сверхчеловечеством, представляется вещью утопичной и абсолютно нереализуемой. Однако так ли оно на самом деле?
В самой общей форме новая экономика выводится из отрицания предельных свойств современной экономической модели, развивающейся в направлении к «технократическому социализму»:

Функциональный труд ? Труд сложный и творческий
Сложный труд сводим к простому труду ? Творческий труд несводим к простому труду
Капитал как овеществленный труд ? Капитал как живые укорененные знания
Обмен как отчуждение и присвоение ? Обмен как присвоение без отчуждения
Экзогенная иерархичность, опирающаяся на результат исторического развития капитала ? Эндогенная иерархичность – живая и находящая в постоянном развитии
Корпоративная организация экономики и социума ? Кооперация и самоуправление
Чрезмерно концентрированная частная собственность, в основе которой лежит накопленный капитал ? Широкая и распределённая частная собственность, в основе которой лежат таланты и знания людей

При этом обе экономические модели в одинаковой степени высокотехнологичны — в терминах ближайшего будущего последнее означает, что производство материальных жизненных благ (пища, топливо, одежда, механизмы и т.д.) будет осуществляться с использованием труда все меньшего числа людей, а в перспективе – на практически безлюдных производствах, управляемых искусственным интеллектом. Обе модели также экологичны и ресурсосберегающие – поскольку значительная часть «грязных» производств будут переведены на биотехнологическую основу (химия, сельское хозяйство, переработка целлюлозы и т.д.), в остальных же начнут использоваться чистые технологии. Обе модели опираются на энергетику на основе возобновляемых источников – прежде всего солнечного света, фотосинтетически преобразуемого в биотопливо и топливный водород.
Также обе модели имеют техническую возможность внедрить технологии назначения цен и объемов производства: из-за сильнейших искажений условия свободной конкуренции рыночные механизмы всё равно перестают работать эффективно, в то время как постоянно совершенствуемые компьютерные модели начнут приближаются к уровню, позволяющему оптимальным образом распределять ресурсы и определять цены исходя из степени текущей и прогнозируемой их дефицитности. В 1960-е годы, когда стали появляться первые несовершенные математические алгоритмы аналогичного рода, сформировалось мнение, что на подобной основе должно осуществляться экономическое планирование при коммунизме. Критики тогда возражали, что никакой компьютер не сможет учесть возникновения дополнительного спроса на носки по причине неожиданного протирания дырки, и в силу обстоятельств подобного рода конкурентный рынок никогда не умрёт. Однако в будущем, когда информация о любой дырке сможет быть транслирована через имплантированный в человека микрочип, цифровая оптимизация ресурсов и товаров становится технически реализуемой.
Образ традиционной экономики в новых одеждах — это конгломерат сверхкрупных корпораций, разделивших рынки и мир. Непосредственно производством материальных жизненных благ в ней заняты не более 5% трудоспособного населения, еще 5% на самом верху – это экзогенная элита с «облаком» приближенных, на долю остальных 90% приходится функциональный труд. В зависимости от определённых для общества потребностей внутри этих 90 процентов будут подвижно меняться пропорции управленцев, сотрудников аппарата принуждения и армии, сферы услуг и научно-инженерной сферы. Если число соискателей мест внутри сервисного класса начнёт значительно превышать количество вакансий – а в условиях роста продолжительности жизни подобное неизбежно, — то «худшая» часть населения станет «выводиться из игры». Вряд ли этих людей будут убивать, скорее всего, им дадут умереть в свой природный срок, или же откомандируют на повторную колонизацию обезлюдивших в результате голода и войн окраинных территорий Азии и Африки. Возможно, что в условиях сверхразвитых производительных сил полноценного «золотого миллиарда» не состоится – останутся, скажем, «золотые 500 миллионов», а остальных, невоспитанных и отсталых, невзирая на наличие престижного гражданства, отправят в дальние колонии.
И ещё одно существенное свойство нового старого строя – подавляющая часть функциональных работников, интегрированных в корпоративные структуры на основе пожизненного найма, будут проживают в городах. Ни «одноэтажной Америки», ни «двухэтажной Англии» в новом мире не предполагается.
Каким же тогда может быть образ альтернативной экономики? Мне представляется, что он мог бы выглядеть следующим образом.
Подавляющая часть трудоспособного населения проживает в распределенной усадебной среде городского типа. Старые города в пределах своих исторических центров населены небольшим числом управленцев, хранителями культурного достояния, преподавателями и студентами учебных заведений. «Спальные районы» ликвидированы, на их месте, как я уже однажды говорил, – поля для гольфа.
Производство жизненных материальных благ осуществляется с участием до 50% и даже более от имеющейся численности трудоспособного населения. Но на данную миссию люди расходуют не более 10-15% своего времени. Специализация и распределение труда осуществляются на кооперативной основе. Например, один член кооперативной организации участвует в производстве биохимического сырья. Другой – управляет биорекатором. Третий – отвечает за получение конечных форм, четвёртый и пятый – вопросами совершенствования технологии, и так далее. При этом производственные функции взаимозаменяемы, и люди заинтересованы в их периодической смене, которая обеспечивает полноту знаний и полноту владения технологиями. Добровольное «переквалификация» станет нормой, подобно сегодняшней добровольной перемене любителями своих хобби или спортсменами — видов спорта.
Если в условиях «технократического социализма» до 99% людей будут выведены из сферы реального производства и функционализированы в сфере управления и услуг, то при альтернативной модели максимально возможное присутствие реального производства будет сохранено. Причина проста – при подвижной, эндогенной иерархичности общественного устройства не станет возникать необходимости в искусственном раздувании сферы профессионального управления, которая на определённом этапе начинается использоваться не как штаб, а как инкубатор управленческих кадров, работающий с излишним запасом мощности. Кроме того, широкая распределённость и массовость материального производства, осуществляемого на новой высокотехнологической основе, облегчит для новой экономики процесс её построения, обеспечит ей необходимую децентрализацию и конкурентность. В частности, зашивать в мозги гражданам такого общества микрочипы с целью получения для единой системы экономического планирования персональной информации о дырявых носках не придётся. Кроме того, на порядок возрастёт устойчивость общества при наступлении критических ситуаций – например, если в результате промышленной аварии или военных действий в стране вдруг перестанет работать интернет.
Итак, в рамках альтернативной модели граждане нового общества не менее 10-15% своего времени тратят на производство материальных жизненных благ, стало быть, остальные 85-90 процентов времени – свободно. У второй половины населения, не занятой в реальном секторе, свободны все 100%. В принципе, если не скучно, то можно и не работать совсем, в рамках тех или иных программ социального призрения умереть с голода общество со сверхразвитыми производительными силами своим членам не позволит. Однако принципиальным в нём должно стать использование свободного времени в интересах человеческого развития.
Для кого-то человеческим развитием станет научный поиск, для других – искусство, для третьих – практики умозрительного и духовного постижения Вселенной… При минимуме затрат бесценного человеческого времени на функции управления и оказания услуг.
Существует мнение, что «разрастание сферы услуг» — подлинное благо и едва ли не ключевой атрибут современных и всех перспективных экономических систем. Но это не так. Цифровые технологии и высокоскоростные средства коммуникаций позволяют и эффективно управлять, и предоставлять большую часть услуг на практически безлюдной основе. Так, получение гражданами «государственных услуг» с помощью компьютерного робота – не фантазия, а национальный проект, уже сегодня официально утвержденный и реализуемый Правительством России. Торговля, банкинг, заказ авиабилетов и путевок, консалтинг, первичная диагностика заболеваний и многое-многое другое на наших глазах во все большей степени реализуются через интернет.
Далее, значительную часть операций по обслуживанию самого себя и своего жилья, в том числе полноценных загородных усадеб, люди будут осуществлять собственными силами. Наличие уже упоминавшегося огромного ресурса персонального свободного времени вкупе с современными техническими средствами – от роботов-пылесосов до универсальных садовых тракторов с элементами искусственного интеллекта – позволит обходиться без горничных и садовников. Если не брать в расчет услуги, носящие статутный характер – например, ручную стрижку болонок или омовение гламурных див в купаже девяти альпийских источников — то со временем большую часть работ по обслуживанию себя люди смогут выполнять без привлечения стороннего труда. Равно как и управлять своими частными и кооперативными бизнесами. Так что подлинной основной нового общества является не разрастание сфер управления и услуг, а их радикальное сокращение.
Единственный вид услуг, который не попадёт под сокращение и возрастёт многократно – это персонализированная медицина. Единственный вид управления, роль которого сохранится и окрепнет – это принятие принципиальных, ключевых управленческих решений. То есть не привычная для большинства современных менеджеров имитация управленческой деятельности, а принятие по-настоящему существенных решений, когда руководитель опирается на всю полноту своих знаний, опыта и интуиции и за результаты которых он несет столь же высокую ответственность. Вплоть, не побоимся об этом сказать, до тюрьмы и расстрела.
Возможно, что местом наиболее раннего проявления сверхчеловечности в новом обществе окажется именно сфера управления. Принадлежность к ней будет делом жёстким, высокорисковым, но зато и по-настоящему почётным. В обществе всегда найдется когорта честолюбивых профессионалов, готовых пойти на риск ради успеха и славы. Вряд ли человека, прошедшего через горнило подлинных ответственности и риска, возможно будет когда-либо соблазнять взятками, «откатами» и прочими прелестями современного управленческого процесса.
В дальнейшем сфера сверхчеловечности продолжит расширение и в перспективе охватит значительную, если не подавляющую, часть социума. Предпринимательство станет подлинным творчеством, что послужит возвышению его общественной значимости. Ведь предприниматели сегодняшних дней вынуждены, как бы их не хвалили в журнале «Эксперт», сознательно делать выбор в пользу ограниченности свой деятельности и своих компетенций. Многоплановый, многозадачный человек в сегодняшнем мире никогда предпринимателем не станет, так как для успеха последнему должно сосредотачиваться на чём-то одном. В Гарварде для характеристики подобных сколь угодно умных людей, которые никогда не смогут сделаться предпринимателями, выработали блестящую формулу: too many options!
Сверхчеловечность в широком понимании будет означать преодоление искусственной специализации, ограниченности, функциональной узости человека, восстановление его подлинной многоразмерной природы. Ведь даже высокооплачиваемый работник у конвейера – раб, биологическое дополнение машины. А личность, способная легко управляться с широком комплексом технологий, владеющая глубокими и разноплановыми знаниями, усиленными к тому же мощью аддитивного цифрового интеллекта, личность, способная самостоятельно обеспечивать собственные потребности, проживая при этом в комфортных, по многим меркам аристократичных условиях персональной усадебной среды, – уже почти сверхчеловек.
Незаполненная разница между этим «почти» и подлинной сверхчеловеческой полнотой — есть способность к преодолению уже не материальных, а духовных стихий. Будем считать, что люди нового общества, располагая свободным временем в качестве своего эссенциального и бесценного ресурса, найдут время и пути для духовного преображения и восстановления утраченной богочеловечности.
В завершении считаю нужным опровергнуть мнение об отсутствии у человека физиологических возможностей для достижения столь высокого уровня развития. Например, в силу ограниченности ресурса активной памяти или трудностей при быстром переключении между решениями задач различных типов. Обычно мы либо переоцениваем влияния подобных ограничений, либо имеем дело с ограничениями, которые накладывает на человека его неполная, редуцированная сегодняшняя природа. Ведь когнитивные возможности человека, созданного по образу Божьему, априорно выше нынешних – на что нам, в частности, указывают примеры изредка посещающих наш мир гениев. Как известно, ни одна из попыток отыскать в теле и мозге почивших гениев какие-либо отличия, говорившие бы о мутационной природе их гениальности, успехом не увенчались. Поэтому естественно предположить, что гениальность как раз и является нормой, в большинстве из нас искажаемой несовершенством. Во всяком случае, пока люди не достигли научно подтверждённого предела своей способности мыслить, запоминать и вырабатывать решения, разговоры о физиологической недостижимости сверхчеловечности преждевременны.

Что способно дать свободное время

Главным ресурсом нового общества должно стать свободное время людей. Следующий по значимости ресурс – обустроенная территория, безопасная жизненная среда, и лишь в конце ранга – оставшиеся на планете ископаемые ресурсы.
У России имелся опыт использования не только обширных территорий, но и внезапно открывшегося ресурса свободного времени. И опыт этот, в конечном итоге, был позитивным.
Я имею в виду манифест несчастного императора Петра III о вольности дворянства, изданный в 1762 году. Манифест позволял дворянам не служить, проводя свободное время в путешествиях, на городских квартирах и, конечно же, в загородных имениях. Считается, правда, что этот манифест был не весьма хорош, поскольку проложил дорогу к формированию «класса паразитов».
Но последнее утверждение верно только отчасти. Без паразитов действительно не обошлось, но зато часть народа, получив (пусть даже за счет остальных) практически неограниченный ресурс свободного времени, смогла из функционального класса стать классом творцов. Ведь социогенез русского народа с 1762 до середины XIX века проистекал, в основном, именно в усадебной среде, где сформировались и 90% классической русской культуры, и современный русский язык, и многое-многое другое. Без века русской усадьбы и без расцвета усадебной русской культуры мы не достигли бы и малой доли тех высот, которыми привыкли гордиться.
Отсутствие в наши дни времени и возможностей для массового человеческого творчества – не первейшая, но важная причина того, что страна топчется в цивилизационном тупике. Имея и ресурсы, и деньги, мы не в состоянии творить. Не способны сегодня не только предлагать миру цивилизационные новации, но даже придумывать новые автомобили и гаджеты.
Правда, большая часть мира, включая Китай, сегодня пребывают в таком же функциональном тупике. Поэтому все идеи, изобретения и новации сегодня приходят в мир из стран Западной Европы и США, в которых удалось сформировать весомую социальную прослойку, располагающую временем для творчества и «креатива». И в силу этого обстоятельства будущее мира, увы, пока что определяется именно там.
Альтернативная экономика не только позволит обойтись без эксплуатации «крепостных», но за счёт доступного присутствия самого широкого круга реальных дел многократно усилит творческий потенциал людей. В результате чего времени на пьянство и разврат, которыми меня обычно упрекают оппоненты, в новой усадебной среде почти не останется.

Почему и как разрастается экзогенная иерархичность

Экзогенная иерархичность не только опирается на богатства, власть и влияние старых политических и финансовых элит, но и постоянно воспроизводится на самых различных уровнях общества, в котором она укоренена.
Так, практически каждый человек, достигший определенного общественного положения и уровня влияния, считает нужным окружить себя подчинёнными. Причем даже в том случае, если возложенную на него работу он способен выполнять самостоятельно. При отсутствии текущих возможностей взять на работу заместителей, помощников и прочих подчинённых подобная задача будет оставаться одной из определяющих в деятельности нашего руководителя, и он будет продолжать целенаправленно стремиться к тому, чтобы со временем оказаться на вершине пирамиды, возведенной собственными руками.
Лишь очень небольшое число людей, прежде всего обладающих незаурядным творческим потенциалом и честолюбием мастеров, не спешат выстраивать собственную иерархию, предпочитая пребывать в круге равных себе профессионалов или довольствоваться одиночеством. Однако подобное поведение сегодня – тоже ненормальность. Получается, что современное общество либо превращает уже мало-мальски значимых и нужных для своего состояния и развития людей в мелочных стяжателей почитания, либо убивает их одиночеством.
В центральных контрах ведущих банковских учреждений дореволюционной России численность сотрудников не превышала 50-70 человек, в Америке начала XX века она была ненамного выше. В головном офисе современного российского банка – пыхтят не менее тысячи руководителей и клерков, а каждый региональный филиал стремится приблизиться к штатным параметрам центра. За океаном – подобных сотрудников уже десятки тысяч. А ведь решение о кредита или о крупной финансовой транзакции по определению есть индивидуальный волевой акт ответственного за него руководителя, при принятии которого он должен самостоятельно проанализировать и взвесить все риски и «прокрутить» в своей голове возможные сценарии. При этом посылка, исходя из которой десятки сотрудников готовят боссу «информацию для решения», а босс, поразмыслив, решение принимает – изначально ложна. Мозг босса физически не способен полностью и осмысленно принять аналитическую информацию от множества подчинённых, в лучшем случае он акцептирует её частично или принимает чужие выводы на веру. Но в таком случае вся нижестоящая пирамида оказывается не вполне и нужной! Ведь эксперт, транслировавший боссу собственные выводы, не отвечает за конечный результат – как же, он не владеет информацией во всей её полноте, не видит внутренних связей… Но и босс волен теперь столь же легко уйти от ответственности в случае провальных результатов – для этого ему достаточно заявить, что эксперты его неверно информировали или не смогли убедить.
Чтобы найти выход из этой патовой ситуации, в изобилии плодятся всевозможные корпоративные регламенты и стандарты, часть из которых со временем перекочёвывает в сферу законодательства. Подобное, в частности, случилось с нормативно-справочной документацией в сфере строительства и промышленной безопасности. Если когда-то царский инженер, целиком и полностью отвечая за безопасность завода или железнодорожного моста, самостоятельно и глубоко анализировал и просчитывал реальные факторы опасности, то теперь подобная работа в значительной своей части сводится к увязыванию бесчисленных СНиПов и Правил проектирования. Так что если мост, построенный в наши дни, рухнет в полном соответствии со СНиПом – никто из авторов не пострадает. Заведомая переутяжелённость, «перестраховочность» отечественных строительных и промышленных норм – одна из причин высоких затрат и низкой эффективности в нашем народном хозяйстве. В остальном мире ситуация схожая – там также под благовидными предлогами вовсю идёт утяжеление строительства и производства стандартами типа ISO, TQM, HAССP или ITIL. В своей практике я сталкивался с абсолютно фантастическими нормативами, например, с требованием МЧС оснащать все зерновые элеваторы гигантскими ёмкостями со сжатым азотом – для закачивания газа в подсводные и надсводные пространства в случае пожаров. К счастью, подобные предосторожности пока по факту у нас не прижились – ни на одном элеваторе в России ничего подобного до сих пор пока нет. Однако особой радости сей факт не прибавляет, поскольку свидетельствует о набирающем обороты глобальном процессе: размывание ответственности в процессе экспансии экзогенной иерархичности с неизбежностью будет компенсироваться всё новыми регламентами и стандартами, без оглядки на их противоречивость и заведомую чрезмерность.
Экзогенная иерархичность расползается не только по деловой сфере, но и в других областях — в муниципальном управлении, в образовании, в науке… Этот процесс не приносит никакой дополнительной пользы, снижает качество управления и пожирает ресурсы, однако совершенно не может быть остановлен. Ведь именно через него управленческое сословие формирует для себя непоколебимую опору-пирамиду, а также утилизирует энергию и время всё возрастающего числа людей, которые объективно оказываются «лишними» в технократическом обществе, где на производство материальных жизненных благ требуется все меньше и меньше общественно необходимого времени. Противники В.Путина не перестают кричать на митингах, что он-де сформировал «государство чиновников» — ан нет, национальный лидер здесь ни при чём, наша страна в этом процессе лишь следует общемировой тенденции. В рамках которой бизнес также давно сформировал и будет продолжать наращивать сопоставимые с чиновничьей ордой полчища «офисного планктона».
В пределе своего развития подобная система управления способна охватить практически всё население, не занятое в реальном производстве, чья доля уже весьма скоро может приблизиться к 90%. Каждый «сверчок» на своем «шестке» будет вести четко обозначенную функциональную деятельность, сводимую к приему информации от нижестоящих звеньев, её обработке в соответствии с персональным регламентом и передаче результата «наверх». Неизбежные в подобной системе погрешности и «шумы» будут нивелироваться методами стохастического анализа, параллелизацией обработки данных, а также развитием и совершенствованием у работников функциональных свойств. А вот на самом верху пирамиды, где небожителям всё-таки приходится максимально самостоятельно и ответственно принимать важнейшие решения, объявляя войны и решая судьбы мира, работать, скорее всего, продолжат «по-старинке» — с опорой на глубокое личное понимание ситуации и помощь свыше. Мистический компонент никогда эту сферу не покинет.
В альтернативном типе общества, основанном на развитии сверхчеловеческих качеств и порождающего в этой связи подвижную иерархичность эндогенного типа, решения смогут приниматься быстрее и быть более эффективными. Правда, ценой за это важное конкурентное преимущество станет реальная ответственность исполнителей. Вплоть до самых крайних и болезненных мер.
Вы скажете, что большинство людей риска не любят и потому предпочтут остаться в прежнем – пусть тошнотворном, но зато безопасном мире? Не обязательно. Равенство для обыкновенного человека вероятностных мер успеха и неудачи с субъективной поправкой на дискомфорт переживаемого риска с неизбежностью приведут его в «функциональную» половину мира, сделают преданным и искренним её адептом. В случае же сверхчеловечности всё происходит иначе, поскольку качественно изменяется понятие вероятности: власть сверхчеловека над природной стихией ограничивает всевластие богини случая Тахэ, и мера успеха начинает преобладать.
Иными словами, неограниченная личная ответственность, соединенная с глубоким и всесторонним знанием предмета, сокращает природную вероятность неудачи. Успех становится нормой, не нуждающейся в специальных инструментах управления собой. Так, я не знаю ни одного примера, когда бы мост, возведенный в прошлом талантливыми российскими инженерами, рухнул из-за банальной ошибки. Ведь в своей профессиональной сфере эти инженеры были подлинными сверхлюдьми.
А если кто не согласен с таким выводом – пусть вспомнит, как в мае 2010 году едва не рухнул новый мост в Волгограде, над проектом которого трудились тысячи функционализированных инженеров под руководством, надо полагать, не одной сотни руководителей.
Поэтому, когда в обществе победившей экзогенной иерархичности начнут падать мосты и здания, или – страшно помыслить! – в офисы перестанет подаваться электричество, в результате чего вся грандиозная система управления, оставшись без коммуникаций, столь же банально и безответственно обратится в прах – тогда люди, возможно, задумаются над альтернативой.

Будущее науки, или куда пропадают учёные

Едва ли не каждую неделю в мире выходят прогнозы с очередным перечнем десятка топ-технологий будущего, которые «изменят мир». Учитывая интересы массовой аудитории, их составители обычно включают в них предполагаемые новации в области персональных цифровых устройств и медицины, совершенно не утруждая себя более глубоким анализом технологического будущего человечества.
Спору нет, медицинские технологии сегодня находятся на пике развития. Прогнозы о скором приходе в жизнь клеточной терапии, персональных вакцин от онкологических заболеваний, технологий самоклонирования органов, продления жизни и прочих чудес – по большей части реальны.
А вот прогнозы о «цифровом рае», когда сила мысли и движения глаз будут управлять компьютерами, мобильными телефонами и прочими гаджетами – надуманы и спекулятивны. Авторы этих прогнозов, скорее всего, не могут прийти в себя от двух грандиозных успехов в данной сфере – успеха Microsoft, придумавшего и выпустившего на рынок устойчиво работающие и ориентированные на массового пользователя операционные системы, и успеха Apple, придумавшей удобные интернет-планшеты. Но всё это – больше коммерческие, нежели технологические проекты, опирающиеся на стремление массового потребителя обращаться к интуитивно-понятным готовым сервисами. Если пятнадцать лет назад верхом совершенства считались встроенные в сотовый телефон будильник и калькулятор, то сегодня, похоже, достигнут предел и по количеству, и по качеству. Современное мобильное устройство способно одновременно поддерживать разговор с несколькими абонентами, транслировать телепрограммы, поддерживать интернет-сервисы, сообщать с своему владельцу с предельной точностью его географические координаты, молниеносно информировать о поступлении в продажу новых товаров, о новинках детройтского автосалона и кулинарных рецептах, только что одобренных самой Ксенией Собчак – только вот зачем? Ведь дальнейшее совершенствование интерфейсов и повышение скорости беспроводного обмена цифровыми данными уже давно упёрлось в физическую способность человека их воспринять и обработать.
Поэтому единственное направление, по которому развитие средств персональной коммуникации и обработки данных имеет реальную перспективу – это компьютеризация мозга и нервной системы человека. Скорее всего, именно в рамках данного процесса и будет происходить добровольное вживление чипов и иных цифровых устройств в человеческий организм. Разумеется, люди старших поколений, старомодно озабоченные апокалиптическими пророчествами, на подобный шаг вряд не согласятся, они и любому iPad-у до сих пор предпочитают телефоны с механическими клавишами. А вот если на подобного рода новации поведётся молодежь с её массовой и некритичной верой в доступные и яркие симулякры прогресса, то у составителей рейтингов технологических новинок будущего работы прибавится. Ведь совершенствование киборгов – тема поистине безграничная.
Однако если обратиться к более серьезным и глубоким технологиям, например в той же компьютерной сфере, то на наиболее доступном для внимания публики уровне мы неожиданно обнаружим полноценную мировую гонку в области создания суперкомпьютеров. Формально на сегодняшний день побеждают в этой гонке японские конструкторы, на втором месте – Китай, у США – шестое место, Россия – лишь во второй десятке. Однако что происходит на уровне следующем, связанном с созданием математических моделей и алгоритмов, способных использовать всю эту невероятную и постоянно увеличивающуюся вычислительную мощь? Для составления прогнозов погоды или управления городскими светофорами, как об этому пишут в популярных изданиях? Думаю, что нет.
Если согласно данным ОЭСР не менее 75% мировых затрат на науку и исследования, финансируемые бизнесом, связаны сегодня со сферой биотехнологий и медицины, то, очевидно, в том же направлении должны концентрироваться усилия разработчиков компьютерных супералгоритмов. А подлинно фундаментальной задачей в этой сфере является управление генетической информацией с целью её использования при управляемом синтезе биополимеров и, не побоимся этого сказать, для создания живых организмов. И в этой-то сфере приоритет США трудно оспорить.
Накопление баз знаний о кодировании возможными комбинациями генов пептидных связей белков и их многоуровневой структуры – грандиозная информационная задача, которая на порядок сложнее расшифровки геномов. Накопление и обработка информации о триллионах и триллионах связей в системах «ген-белок» позволит обнаруживать и описывать интересующие исследователей закономерности биологического синтеза. Следующая задача – создание баз знаний, устанавливающих связи между структурой белка и его свойствами, прежде всего – на внутриклеточном и ферментном уровнях. Задача третья – моделирование синтеза белков с заранее заданными необходимыми свойствами. И, наконец, четвёртая задача – проектирование новых генов и новых ДНК. Именно проектирование, а не перенос генетических фрагментов других организмов в расчете на возможный нужный результат, чем мировая биотехнология занимается достаточно давно.
Сначала простейшие синтетические ДНК будут использоваться в рамках управляемых биореакторных процессов, направленных на получение в промышленных масштабах биополимеров или лекарств. Но следующим шагом будет уже создание полноценных синтетических организмов. И, разумеется, не в порыве научного вдохновения, а на основе планомерного и всестороннего их компьютерного моделирования.
Но и на этом биотехнологический прогресс вряд ли остановится. Вполне возможна и целенаправленная корректировка синтеза аминокислот, конструирование и получение несуществующих в природе синтетических аминокислот и принципиально новых белков и ферментов.
Излишне объяснять, сколь грандиозными могут быть результаты даже от частичного решения перечисленных задач! В принципе, речь здесь может идти даже о человеческом бессмертии. Или о создании биологических приёмников и передатчиков, работающих, подобно организмам экстрасенсов, в «тонких» полях, способных транслировать информацию из «горнего мира» и загружать в него свою…
Но даже если брать более приземлённые результаты биотехнологий, соединенных с компьютерной мощью, то, помимо медицинских приложений, станет возможным создание новых живых организмов, способных продуцировать идеальные продукты питания и химические вещества, заменяющие продукцию мировой химической индустрии. Или – создание новых растений, способных превращать солнечную энергию в чистейшее биотопливо или в «топливо будущего» — водород. Причём делать это с коэффициентом полезного действия не 0.16%, как происходит сегодня на среднемировом гектаре пашни, а на уровне, приближенном к теоретическому пределу к.п.д. фотосинтеза, составляющему около пятнадцати процентов. Что касается топливного водорода, то он, скорее всего, будет вырабатываться с помощью принципиально нового биотехнологического процесса – биофотолиза.
Подобные биоэнергетические технологии смогут обеспечивать львиную долю энергетических потребностей человечества даже в том случае, если когда-либо будет реализован управляемый термоядерный синтез или же подтвердится, что ископаемый природный газ – не продукт органического происхождения, а продуцент земной мантии, то есть поступает в земную кору практически бесконечно. Всё дело в том, что поддерживать на планете термостатический баланс, высвобождая ранее депонированную энергию, невозможно — безопасной для климата может быть только энергия, отобранная и аккумулированная от поступившей на Землю в течение года энергии Солнца. Кроме того, сжигание через биотопливо и биоводород солнечной энергии абсолютно безопасно и с точки зрения радиационной безопасности и пылевого загрязнения атмосферы.
Правда, может случиться так, что спасительные для человечества биоэнергетические технологии появятся лишь после того, как по причине роста спроса на биотопливо в условиях снижения добычи традиционных энергоресурсов в мире элементарно перестанет хватать продовольственных продуктов. Ведь население планеты растёт, энергетические потребности идут вверх, неизменны лишь количество доступной пашни – 1.5 миллиарда гектаров, да ещё неизменны показатели урожайности, рост которых на сегодня практически прекратился … Чем не идеальный механизм для манипулирования миром со стороны тех, кто на ближайшие десятилетия, обладая продовольственной и ресурсной достаточностью, сумел также и более остальных продвинуться в понимании и освоении механизмов, управляющих биологическими процессами и самой жизнью!
Тройка перечисленных выше технологий – суперкомпьютеры, биоконструирование, биотехнологии – с точки зрения цивилизационной состоятельности народов и планирования будущего имеют сегодня точно такое же значение, как в сороковые годы имели технологии атомного оружия. Подлинная борьба за будущее давно переместилась из окопов и пулемётных гнёзд в научные лаборатории. Правда, в тех странах, где лабораторий мало или их нет вообще, этого предпочитают не замечать.
А в мире между тем пропадают учёные. Не совсем, конечно, пропадают, а неожиданно исчезают из привычного круга научного общения и профессиональных контактов. Обычно – уезжают в США, Великобританию или Германию, перестают отвечать на электронные письма бывших коллег и даже перестают публиковаться. Иногда оказывается возможным встретить их на конференции одного из американских научных обществ – из рода тех, где присутствующим запрещено вести виде- и звукозапись выступлений, где общение ограничено и служит лишь для фонового обмена информацией, а из кратких публикаций докладов совершенно невозможно понять, в какой всё-таки организации теперь работает исчезнувший специалист.

Южноевропейская трагедия

«Европейский долговой кризис», удушающий сегодня Грецию, ближайшими жертвами которого должны пасть Португалия, Испания и Италия, разразился как раз ко времени начала реиндустриализации Запада. При этом очевидно, что при всём цивилизационном единстве Нового Запада реиндустриализация в полном объеме состоится лишь в США, Франции, в Германии и Японии. Великобритания и Швейцария сохранят роль финансовых центров, скандинавские страны будут младшими партнёрами Германии в новой экономике, страны восточной Европы – резервуаром человеческого материала с приемлемым уровнем культурной идентичности. Для стран же южной Европы пока что видится лишь одна перспектива – субтропического огорода и курортной зоны.
Масс-медиа стран Европейского Союза не устают восторженно повторять, что по итогам 2011 года экономика Германии демонстрирует завидный рост, безработица снизилась до минимальных значений, а германские предприятия завалены заказами. И что причина этого успеха – в неких никому не ведомых «болезненных реформах», якобы проведенных десятилетие назад.
Первое утверждение, действительно, похоже на правду. Экономика Германии растет, что позволяет стране сосредотачиваться на собственных проблемах и задачах. Если в декабре 2009 году один из ведущих германских концернов предлагал российской компании, в которой я тружусь на должности консультанта, комплект прецизионного энергетического оборудования за 2.1 миллиона евро, то в феврале 2012 года они запросили за ту же самую поставку уже 4.9 миллиона, и наотрез отказываются говорить о снижении. Рост за два года в 2.3 раза в условиях конкурентной экономики нелогичен и не может быть объясним никакой инфляцией! Старье, которое научились делать в Китае, постоянно дешевеет, а цены на оборудование подлинно высокого класса – только растут и, похоже, его немногочисленные производители вовсе не заинтересованы в широком распространении своих изделий по миру.
Что же касается «болезненных реформ», якобы прошедших в Германии — то таковые точно не были связаны с социальными рестрикциями, которые сегодня навязывают грекам. Видимо, эти «реформы» определялись формированием новой системы управления и контроля за ведущими корпорациями Старого Света. Из того, что лежит на поверхности, бросается в глаза переход очень значительного числа компаний индустриального ядра Европы под контроль американского капитала. Похоже, подобные процессы происходят и в европейском финансовом секторе. Так что к 25 января 2012 года, когда президент США Б.Обама в своей речи перед Конгрессом провозгласил старт возрождения американской промышленной мощи, фундамент реиндустриализации в лице обновленной индустрии Германии и Франции в полной мере был сформирован.
В силу каких-то причин Америка – при всей самодостаточности — в своем развитии предпочитала и предпочитает опираться на технологии и изделия из Старого Света. Внутри почти всех американских небоскрёбов – стальные конструкции из Люксембурга, европейцами были созданы атомная и космическая индустрии США. Полная технологическая автохтонность Америки, достижимая в принципе, рано или поздно разрушила бы единство Запада, обрубила корни его финансовых и политических элит. Поэтому США, Франция и Германия, несмотря на все ситуационные разногласия, в долгосрочном плане всегда будут пребывать в едином блоке с широкими, но четко распределёнными полномочиями. Так сказать, в рамках отношений функциональности на метауровне.
А если вспомнить мой тезис о переходе Запада от свободного конкурентного общества к технократическому социализму, то исторический франко-германский опыт социализации, а также доведенные до совершенства французская административная система и германский корпоративный инжиниринг в полной мере окажутся актуальными и востребованными в новом мире.
Что же касается общеевропейского «долгового кризиса», то он приведет не столько к сокращению государственных расходов, пенсий и зарплат в Греции и у других её товарищей по несчастью, сколько к ликвидации их национального капитала в качестве самостоятельного центра решений и производительной силы. Решать и производить отныне будут в исключительно в США, Франции и Германии.
Печальная история Греции и других стран Южной Европы, когда платой за короткий по историческим меркам период искусственно раздутого сверхпотребления становится потеря экономической самостоятельности и самодостаточности, есть ни что иное, как концентрированное выражение судьбы остального мира, которому в ближайшие десятилетия предстоит проследовать от эфемерной свободы к настоящему рационированию и функционализации. При этом странам европейского юга еще повезло: в них не допустят голода и необратимой депопуляции. Европейский огород и курорт должны содержаться в образцовом порядке!
И тогда обновлённая, возродившаяся в качестве нового центра сила Германия рано или поздно вспомнит о Силезии…

Украденные проценты роста

В странах, переживающих одну за другой волны кризиса, не перестают считать проценты падения или роста ВВП – две десятых, минус три сотых и так далее… Как будто бы речь идет об умирающем больном – хотя, как известно, в отличие от людей крупные социальные объекты выказывают на порядок более высокую жизнеспособность. А если уж умирают – то соответствующий процесс растягивается на десятилетия. Однако минус полпроцента ВВП – это почти всегда смертный приговор коалиционному правительству средненькой европейской страны. А плюс процент – уже охранная грамота.
Со стабильностью валового внутреннего продукта можно было бы согласиться, если происходило это в условиях абсолютно состоявшегося, сытого и беспроблемного общества. Когда жизнь расписана на дни и месяцы вперед, и никто не намерен оспаривать свое положение и уровень состояния. Но ведь ничего подобного в мире нет!
Миллионы людей в Греции, Италии, Португалии и других государствах, страдающих от отсутствия экономического роста, несомненно готовы приложить немалые трудовые усилия, чтобы заработать больше. Сменить машину, отремонтировать дом, оплатить учёбу для детей… Многие согласились бы едва ли не на любую работу: ведь всякий из нас, если припечёт, в состоянии потаскать на стройке кирпичи или вырастить на пустыре мешок картофеля. Сумма подобного рода индивидуальных усилий, создающих новую стоимость, как раз результировалась бы в необходимом росте национальных ВВП.
Однако подробного не происходит. Работы нет, стройки заморожены, поскольку банки превысили лимиты по рисками, а у девелоперов нет заказов. Одного страстного желания таскать на себе кирпичи недостаточно, чтобы построить себе новый дом или заработать на него. А картошку на пустырях растить запрещено, так могут оказаться несоблюдёнными европейские стандарты пищевой безопасности.
Вот и получается, что миллионы людей, страстно желая жить лучше и готовые для этого работать не покладая рук, не могут пальцем пошевелить! Специализация и разделение труда, которыми столь гордится современная цивилизация, на самом деле убивают естественное и абсолютно законное право человека использовать свой труд для того, чтобы произвести дополнительную стоимость, часть которой – забрать себе. Человек лишен полноты своего «экономического бытия», которое сегодня опосредуется миллионами связей с другими экономическими субъектами и институтами. Когда экономика растёт и эти миллионы связей непостижимым для непосвященных образом обеспечивают преобразование атомарных частных усилий в симфонию сложнейших производственных цепочек, то этой фантастической гармонией принято восхищаться и гордится. Но зато когда экономика тонет – то идут ко дну, словно скованные единой цепью и лишенные всякой возможности к самостоятельному спасению, и все её участники.
Греков лишь можно обнадёжить лишь тем, что, поскольку им посчастливилось начать тонуть в пределах западного мира, со временем будет предложено спасение через уже упоминавшуюся функционализацию, то есть превращение людей в элемент глобального корпоративного механизма. Скорость вращения шестерёнок в этом механизме будут регулироваться извне, в соответствии с экзогенным планом, согласно которому каждый начнёт зарабатывать столько, сколько ему определёно и тогда, когда это будет необходимо. За этим механизмом будут хорошо следить, благодаря чему заржаветь, надломиться и окончательно пропасть в нём шестёренкам не дадут.
Об альтернативе подобному обществу я уже писал. Там, где приветствуется сложный взаимозаменяемый тип труда, там и цепочка, по которой импульс индивидуального намерения жить лучше транслируется на всю экономику, будет несоизмеримо короче.
Возможно, мы когда-нибудь начнём ясно и остро понимать, что всеобъемлющее разделение труда, специализация, дистилляция навыков и знаний – не всегда благо, как нас тому учили и продолжают учить. И что в пределе своем они имеют распад на безсвязнные кванты вещества, на сколы бывших смыслов.

О пользе тишины

В какой-то момент политика высшего руководства страны стала до неприличия публичной. Нет-нет, у власти всегда оставались хранимые за семью печатями политические, военные и, конечно же, коммерческие секреты. Однако в сфере действий, назначение которых – управление и развитие общества – нынешняя публичность вплотную приблизилась к демагогии.
Современная российская власть, распоряжающаяся гигантским государственным бюджетом и практически полностью контролирующая законотворческий процесс, могла бы без лишнего шума выделить дополнительные деньги на сельское хозяйство или на «доступное жилье». Будет успех – всегда можно о нем объявить и пожинать лавры. Случится неудача – в информационной тишине её не заметят.
Однако все инициативы власти анонсируются столь громогласно и заблаговременно, что создаваемые в результате этого завышенные ожидания публики никогда, ни при каком успехе не смогут быть удовлетворены. Поэтому даже над успешными инициативами властей у нас обязательно будут смеяться.
Особенно – если речь идёт о сельском хозяйстве. Смеялись над Хрущевым, над Брежневым, смеялись над Продовольственной программой 1982 года, с 2006 года смеются над «национальными проектами».
Неужели во всей раскормленной кодле политтехнологов до сих пор не найдется хотя бы один, кто бы посоветовал правителям работать тихо?
К концу правления молчаливого Сталина сельское хозяйство страны едва смогло достигнуть показателей 1913 года, однако все были уверены, что оно только и знает себе, что растёт. И я не готов назвать это обманом – поскольку в той же тишине совершенно неожиданно для страны и мира фантастически возникли «из ниоткуда» первоклассные атомная и космическая отрасли, до сих пор кормящие и спасающие нас.
Вот и нам сегодня кажется, что Америка только знает, что жрёт или бряцает оружием. Поэтому о технологиях, переворачивающих мир, привыкшая к пиару и пересмешкам публика узнает лишь тогда, когда мир окончательно перевернётся, и большинству будет не до смеха.

Еврейский романтизм

В свое время я насчитал в современном российском обществе от 10 до 15 процентов «дееспособных романтиков». Думаю, что я не сильно в этой оценке ошибся, поскольку, во-первых, такие люди в нашей неромантичной стране действительно существуют, и, во-вторых, их число различимо отлично от нуля, так как где-то и кем-то постоянно совершаются поступки, которые невозможно мотивировать одними лишь деньгами.
Я также утверждал, что так называемых «недееспособных романтиков», или «простодушных иждивенцев» у нас – под половину населения, имея в виду людей нейтральных, мирных, склонных к уходу в сень своих проблем и мифологизированного сознания.
Соответственно, остальные 35-40 процентов – циники, различающиеся знаком своей деятельности и готовности к труду.
Но недавно неожиданно для себя я обнаружил, что в группе «недееспособных романтиков» существует подвижная прослойка, легко становящая дееспособной. Правда, и столь же легко возвращающаяся в под защитный панцирь пассивной созерцательности. Это – российские евреи. Но именно те, которые сами про себя говорят, что их написание их национальности состоит из пяти букв, а не из трёх. И которые в своем большинстве ведут непубличный образ жизни скромных инженеров, врачей и библиотекарей.
Яркая социальная публичность всегда играла против евреев, возбуждая в окружающих нездоровый интерес и направляя любой негатив в русло хорошо известных клише. Но архетипы банкира-кровопийца или глумливого паяца уже относятся к сфере цинизма, в которой нет и не может быть извечной еврейской мечты о незаметном тихом счастье – ибо банкиры и шоумены в глазах публики счастливы вполне. Но поскольку подлинное человеческое счастье во всех культурах одинаково, то по-настоящему национальным в этой еврейской мечте является особая хрупкость ограждающих ее конструкций: еврей-романтик сильнее смерти боится оказаться в неловком, смешном положении, он предпочтёт жизнь скрытого неудачника, нежели риск публичной неудачи.
А коль скоро в сегодняшней жизни подлинный успех эфемерен, а неудачи более чем закономерны, то даже доживший до наших дней еврейский романтизм пребывает под спудом нарочитой недееспособности.
И вместо новой творческой энергии, которой российское еврейство могло бы оживить наше костенеющее общество, получаем пересказы старых еврейских мифов, развернутую антологию которых можно почерпнуть, например, из книг Дины Рубиной.
Я подумал об этом в связи с тем, что роль романтиков-евреев в формировании новой сверхчеловечности могла ба быть весьма существенной и важной. Несмотря на все симпатии, которые современное еврейство выказывает Западу (хотя в тридцатые годы евреи в своей основной массе столь же симпатизировали СССР), народ, когда-то избранный Богом, вряд ли согласится стать объектом функционализации. Не станет он на Новом западе и элитарным, управляющим этносом – несмотря на преобладание в подлинной немногочисленной западной элите лиц с еврейским корнями, широкого представительства посторонних в ней не допустят.
Поэтому, если не брать в расчет религиозную эсхатологию, связанную с приходом Мошиаха, то у еврейства, по большому счету, нет другого пути, кроме как принять участие в возрождении общемировой сверхчеловечности. И не в связи ли с подобной перспективой им выпало пережить столь мощную, казалось бы, на века, «прививку от сверхчеловечности» со стороны германского фашизма, который многие не без оснований считают предтечей Нового Запада? Ведь сохранение в грядущем обществе западного технократического социализма непредсказуемой и неуправляемой прослойки «романтиков» — всегда есть величайший риск и угроза.
Окружающим следует с пониманием относится к еврейскому романтизму, часто едва различимому через закрытость и страхи его носителей. А евреям, выбравшим Россию своим домом, совершенно противопоказано лезть на баррикады, пополняя ряды политических радикалов от записных либералов до православных ультра-националистов. Но им же надо и отказаться и от «иронизирующей мудрости» своих мифов в качестве психотерапевтического лекарства и средства самоидентификации. Вместо этих зыбких и неверных основ можно и должно опереться на собственную человеческую экзистенцию. Умный и нравственно развитый человек даже в самых ужасных и затхлых условиях жизни обязательно отыщет внутри себя полноту бытия и будет потенциально способен развернуть её вовне, в мир — как только для этого представится малейшая возможность.
Эстетический образ подобной экзистенции можно почерпнуть, в частности, из творчества Натана Мироновича Мильштейна, великолепного музыканта минувшего столетия, про которого говорили, что в его руках «скрипка звучит мужественно». Чтобы убедиться в этом, достаточно послушать в его исполнении партиты Баха: абсолютная выдержанность и устойчивость формы, местами доходящие до степени апломба, но не пересекающие невидимую черту, отделяющую напряжённое созерцание мира от высокомерия ментора или аскета.
Среди музыкантов всех времен и народов найдется совсем немного тех, кому удавалось бы передать слушателю собственный образ мира, принимаемого со всем его несовершенством и хаосом ради чистой идеи творчества и в качестве пусть не всесильного, но действенного способа привнесения гармонии. Я бы назвал здесь, прежде всего, имена Рахманинова и Мильштейна. Мильштейн замечателен тем, что, обладая более чем скромными возможностями, не создавая музыку сам, он добивался близкого результата. А также тем, что экзистенция, выраженная в его творческом методе и эстетическом наполнении последнего, должна быть близка и понятна еврейской душе.
Свое бытие надо учиться переживать искренне и глубоко. А относиться к жизни одновременно с теплотой и мужественностью. Сделав тем самым первый шаг к обретению власти над собственным бытием. Или, что то же самое — шаг к сверхчеловечности.

Ближневосточные метаморфозы

Устоит или нет правительство Башара Асада в бунтующей Сирии или нет, Россия уже потеряла ровность и приветливость отношений с абсолютным большинством арабских государств. Подобного в истории нашей дипломатии еще не бывало. Россия, всю послевоенную эпоху защищавшая арабов, в основном, «из принципа», практически не имея в арабских странах полноценных экономических и военных интересов, внезапно обрела в их лице системного и непримиримого противника.
Данная метаморфоза стала результатом не ошибок нашего МИДа, а вполне состоявшегося раскола региона между двумя центрами влияния – Саудовской Аравией и Ираном. И раскол этот есть проекция двух важных геополитических инициатив.
Первая инициатива связана с иранским проектом модернизации, который, пробиваясь за границы исторической Персии и шиитское рассеянье, начинает претендовать на лидерство в исламском мире. Атомная и космическая программы Ирана – не столько оборонные инициативы, сколько заявления о своей состоятельности в качестве технологического и цивилизационного лидера исламской цивилизации. А также претензия на собственный цивилизационный проект, который, возможно, со временем смог бы и выйти за пределы региона..
Но в чем тогда состоит противоположная, «арабская инициатива»? Несмотря на колоссальные богатства и финансовые возможности арабских шейхов, никакого модернизационно-технологического дискурса в их странах не наблюдается. Скорее, наоборот, «арабский проект» является антимодернизационным, поскольку направлен к примитивной «уличной демократии», сжигающей энергию миллионов людей в перенаселенных странах без малейшего воздействия на технологическую и производственную сферы. Погружение по-прежнему архаичных обществ Туниса, Египет и Ливии в шариат означает отказ от любых трансформаций – как технологических, так и социальных. Неужели организаторы «арабского возрождения» столь недальновидны?
Вряд ли. Скорее всего, они исходят из наличия вполне состоявшегося технологического лидера. А таковой в регионе один – Израиль. Так что создание «Великого Израиля» первоначально в виде федерации с Саудовской Аравией, а позднее – более широкого государственного союза с другими арабскими государствами – сегодня начинает представляться не столь уж неправдоподобным. Двоюродные братья, как известно, всегда смогут договориться. К тому же арабские шейхи не столь наивны, чтобы не понимать, что накопленные ими за последние 50-60 лет триллионы нефтедолларов, вложенные в инструменты, за которыми давно нет никакого обеспечения, – лишь призрачные знаки богатства, сохранить которое возможно только направив его в строительство принципиально нового технократического общества. Иными словами — конвертировав «бумажки» в новые деньги подобного общества.
Элита нового государства будет опираться на израильских евреев, отвечающих за технологические развитие и за отношения с Западом, в то время как верхушка саудитов будет иметь с ними паритет в делах финансовой системы и контролировать внутренние процессы на арабских территориях.
При этом совершенно не следует полгать, что застарелый конфликт между евреями и палестинцами станет препятствием для государственного объединения. Этот конфликт в свое время был искусственно создан Британской империей, затем долгие годы поддерживался в рамках советско-американского глобального противостояния, сейчас же его подпитывает борьба за внутриисламское лидерство между Саудовской Аравией и Ираном. Ведь если разделить между палестинцами всё финансирование, которое на протяжении десятилетий приходило и продолжает к ним поступать от самых различных субъектов, заинтересованных в продолжении борьбы, то каждый из палестинцев давно должен был стать миллионером и получить возможность купить землю и спокойную жизнь в любом уголке мира. А так – два борющихся друг с другом центра силы в исламском мире — персидский и арабский — используют палестинскую проблему для демонстрации «верности» и «непримиримости». Ибо голоса исламской улицы ещё долго будут нужны обоим.
Сегодня едва ли не основным фактором радикализации «палестинской улицы» является её колоссальный культурный и поведенческий разрыв с израильским обществом. Смею уверить скептиков, что при наличии желания этот разрыв может быть сведён на нет максимум за двадцать пять лет, в течение которых вырастет новое поколение, а «маловоспитанное поколение» отойдёт от дел.
Отсюда необходимым условием создания израильско-арабской федерации является устранение Ирана в качестве геополитического конкурента. Так что война с Ираном и союзной ему Сирией с каждым днём становится всё более вероятной…
Но даже если Израиль и США не решатся атаковать Иран, и спустя 5-10 лет эта страна превратиться в мощный и влиятельный геополитический центр, то и в этом случае учреждение «Великого Израиля» не сойдет с повестки дня и даже станет еще более вероятным. А палестинскую проблему решат, засыпав деньгами.
Ведь смысл «Великого Израиля» — создание в одном из наиболее нестабильных регионов устойчивого и хорошо структурированного «младшего партнера» Нового Запада. В котором, помимо прочего, также отразится и предполагаемая будущая структура мира, разделенного на центр силы и технологий и архаичную функциональную «окраину». Возможно, чтобы данная модель сработала в глобальном масштабе, она должна будет прежде проявить себя на Святой Земле…
Как России относится к подобной перспективе? Пока что – просто допустить её принципиальную возможность. Затем — поддерживать с «Великим Израилем» нейтральные отношения, торговать, осуществлять, поелику возможно, культурные обмены и т.п. Новое государственное образование не будет ни арабским, ни сионистским, в нём, по большому счету, умрёт политическая идея сионизма, связанная с возвращением еврейского народа в Эрец-Исраэль.
В дальнейшем перед евреями, равно и как перед всеми другими народами, задумывающимися о будущем, встанет дилемма выбора между функционализацией или преображением человеческой природы, выбора между киборгом и сверхчеловеком.
Поэтому, скорее всего, в предстоящем мире люди начнут самоорганизовываться не по признакам национальной идентичности, а по этим двум критериям.

Новая религия Нового Запада

Высказанный мною в свое время тезис о высокой вероятности формирования на Новом Западе новой синтетической религии на основе ислама (неоислама) связан не с экстраполяцией роста мусульманской диаспоры в Европе и Америке, а со всё более заметным тяготением новой цивилизационной модели Запада к ограничению доступа в высшие сферы познания и свободного человеческого творчества, к упорядочиванию горизонтальной структуры социума. По большому счету, речь в моей модели идёт не о принятии Новым Западом ислама в качестве квази-официальной религии, а об истреблении внутри себя остатков христианства. Общество с тотальным контролем над личностью не может являться христианским по определению. И хотя подобное общество столь же не соответствует подлинному исламу и даже во многом оскверняет его – ибо Всевышний, по меньшей мере, создал человека без чипа в голове, — именно на основе ислама с его сверхразвитыми регулятивной и социальной функциями организаторы Нового Запада будут стремится сформировать новый этос для населения «золотого миллиарда».
Традиционный ислам, остро нуждающийся в снятии внутренних противоречий путем кратного расширения уммы и обретения образа вселенскости, скорее всего, с пониманием и нейтральностью отнесется к неизбежной адаптации и привнесению в свое учение новых элементов и идей. К тому же даже формальное принятие «золотым миллиардом» религии угнетённой «мировой окраины» позволит на продолжительный период эти два мира духовно примирить.
Непредвзятый наблюдатель с каждым годом находит всё больше свидетельств того, как политические элиты США и Евросоюза не столько расширяют присутствие в своих странах элементов ислама, сколько формируют политкорректный и благоприятствующий исламу общественный фон. Борьба, которую сегодня ведет Запад с «Аль-Кайедой» и с радикальными исламскими проповедниками – это не атака на ислам, а борьба за удаление из ислама непримиримых радикальных элементов, мешающих конвергенции. Да и на противостояние с Ираном Запад толкает не угроза «появления атомной бомбы в руках аятолл», а четкое понимание того, что в случае успешности иранского модернизационного проекта Запад утратит контроль за исламской идеей. Ведь если технократическая эволюция ислама осуществится не извне, и изнутри исламского мира, то установление планетарного гомеостаза с «золотым миллиардом» во главе придётся на неопределённое время отложить.
Правда, западное общество еще далеко не готово к запланированным для него метаморфозам. И если массы среднего класса легко поддаются «социализизации» на основе новейших технологий контроля и навязываемых изменений в сознании, то из среды консервативной «средней буржуазии» неожиданно начинают прорываться фронда и оппозиционность. Сформированная в условиях конкуренции, политической и духовной свободы, эта достаточно многочисленная прослойка долларовых миллионеров и потомков благородных родов Старой Европы оказывается сегодня едва ли наиболее ревностным поборником сохранения Западом христианских ценностей и христианской цивилизационной идентичности. Выражая её интересы, лидер британских консерваторов Дэвид Камерон осенью 2011 г призвал к искоренению практики «мультикультуризма», а возможный кандидат от Республиканской партии на выборах Президента США Рон Пол в феврале 2012 г заявил, что его страна «движется к фашисткой системе, при которой страной вместе руководят правительство и наиболее крупные бизнесмены» и после установления которой американский народ ждут «авторитарная форма правления и нарушения гражданских прав». Браво!
Казалось бы, в контексте подобного «христианского ренессанса» лежит и успех другого соискателя поста Президента США от республиканцев – мормона Митта Ромни. Всем очевидный религиозный и бытовой ригоризм мормонов, община которых в элите Америки играет роль весьма значительную, мог бы служить свидетельством незыблемости традиционных устоев Запада и опровержением моего тезиса о «неосламе». Однако боюсь, что это – не так.
И дело даже не в том, что мормонизм трудно назвать христианским учением в силу отрицания им божественной природы Христа и Троицы — что сближает его с несторианством и роднит с язычеством. Подлинная загадка мормонизма скрыта в его учении о загробном мире, согласно которому все люди, за исключением сознательно, гласно и открыто принявших сторону Сатаны, после кончины гарантированно попадают в одно из трёх соподчинённых «царств света». А едва ли главной земной задачей мормонов, которых всегда отличал рационализм и открытость к научному познанию мира, является более чем странная деятельность по формированию всемирного генеалогического древа, в которое записываются сотни миллионов, если не миллиарды ныне живущих и давно умерших людей без разделения по вере и национальности. Зачем?
Я нахожу данному феномену лишь одно объяснение: учение мормонов не просто различает в загробном мире функциональную иерархию человеческих душ, но и предполагает за своими адептами в этом мире право на власть и управление душами усопших людей. Отсюда становится понятной обязанность каждого мормона привнести в генеалогическую базу своей церкви как можно большее число имён – видимо, именно этими душами ему обещано руководить в поствитальном бытии. Иными словами, в учении мормонов идеал экзогенной иерархичности и функционального соподчинения начинает простирается из земного мира в мир тонкий, а его адепты вполне серьёзно намереваются образовывать собой будущую иерархию новых «ангельских чинов».
Бытование подобного рода представлений, которые в иных случаях посчитали бы бредом, в доктрине религиозной группы, формирующей политическую, военную и технократическую элиты Соединенных Штатов, может говорить только об одном: замена в рамках Нового Запада традиционного свободного и конкурентного строя на общество «человека функционального» — не выдумка футурологов и антиглобалистов, а состоявшийся и набирающий обороты всемирный процесс. Организаторы которого сформировали для себя развёрнутую апологию грядущего неравенства и соподчинения людей, «распространив» её до самых что ни на есть горних пределов.
А также со всей серьезностью технократов рассматривают поствитальное существование в качестве основы бытия человечества после того, как Земле закончатся ресурсы или в силу природных катаклизмов и войн наша планета станет непригодной для биологического существования человеческого рода.
Так что учение мормонов имеет все основания для того, чтобы уже в скором времени образовать религиозно-философское ядро Нового Запада. Не замеченное в чрезмерном прозелитизме, это учение идеально подходит на роль одной из «тайных доктрин» правящей элиты, с некоторых пор задумывающейся, надо полагать, и о сохранении власти за пределами своего земного бытия. При этом внутри неканоничной и подвижной «публичной доктрины» мормонизма легко могут быть выстроены мостки, связывающие её с многочисленными неканоническими группами западной христианской ориентации, а также с исламом. Так, объединяющей точкой мормонизма с вероучением ислама может стать акцент на признании Иисуса одним из пророков при соотнесении всей полноты спасения с Богом-Небесным отцом.
Если это так, то немногочисленным консервативно настроенным американцам и европейцам не останется ничего иного, как искать варианты и пути эмиграции – в том числе, почему бы и нет? — в Параллельную Россию. С учетом изложенного выше, бегство к нам десятков тысяч «скромных миллионеров» или потомков Каролингов и Габсбургов со временем перестает казаться фантастикой.
Но для этого Параллельная Россия должна суметь и успеть состояться. Стать страной, сочетающей новый технологический уклад с сохранением человеческой свободы, практикующей, вместо экзогенной иерархичности, иерархичность эндогенную, а вместо идеала функционализации –нацеленность на развитие сверхчеловеческих качеств, на бытие богочеловека.
Ведь мистической альтернативой функциональной земной иерархичности, переносимой на небеса, является порядком подзабытое богочеловечество – право каждого на достижение и раскрытие в себе бесконечных по глубине и силе подаренных Богом возможностей и талантов. На пути к которому все люди равны, о чём с одинаковой убедительностью проповедуют и каноническое христианство, и традиционный ислам.
И которые, в силу этой причины, в Параллельной России не потребуется ни объединять, ни разъединять.

Сакральная тайна власти

Когда я писал о возможности и желательности формирования на основе нового технологического уклада Параллельной России, речь не шла об аморфном сетевом недогосударстве на основе «ухода» несогласных «в интернет». Идеи самоорганизации, плодотворные при создании новой технологической и жизненной среды, перестают работать в сферах, где необходимо принимать решения в условиях ограниченности ресурсов, в сферах внешних сношений, обороны, и безопасности. Сетевое, «облачное» государство беззащитно и недееспособно. Поэтому я предложил конвергенцию России «параллельной», новой с «Россией ветхой» — что обеспечило бы государственное правопреемство и одновременно вывело бы легитимность обновленной власти на принципиально новый, не поддающийся оспариванию уровень.
Но для того, чтобы обновленная государственная власть заработала, совершенно недостаточно подготовить для неё комфортные кабинеты и написать конституционные законы. Представители власти должны быть носителями некой сакральной тайны, чьё назначение – не мотивируемый материальными благами высший смысл.
Речь, конечно же, идет об элите элит, связанных со сферами безопасности, внешней политики и финансов. Именно подобные сверхузкие группы формируют подлинные механизмы в политики США. Именно это имел в виду Сталин, когда называл партию «орденом меченосцев». Вы можете представить себе директора ЦРУ, которого перекупает агент Кремля? Или Дзержинского, анализирующего гешефты от своего возможного перехода на сторону белой эмиграции?
И в то же время именно по причине отсутствия скрепляющих идей высшего порядка все без исключения руководители России последних десятилетий (или, будем политкорректны, практически все), с лёгкостью соглашались на размен идеалов. Как говорится, не стало неподкупных, остались не подкупленные.
Эту проблему многие видят, но решения предлагаются, в основном, неадекватные. Обычно речь идет о том, чтобы прогнать с верхних этажей «предателей» и укоренить там «любящих Россию».Беда, однако, в том, что сегодня мистической любви к России почти не осталось, а любить отражённые образы утраченных сущностей можно в любой точке планеты. Чем турецкий лавр хуже русской берёзки?
Давно растаяли и наивные надежды на то, что пришедшие в коридоры высшей власти выходцы из советской системы госбезопасности образуют некий «орден патриотов», связанных если не тайными посвящениями, то хотя бы общей боевой судьбой. Ничего из этого не вышло. Если многие из бывших резидентов с охотой соглашались предать свою страну и товарищей за средненькую американскую пенсию, то для состоявшихся или возможных в будущем предательств более высокого порядка актуален лишь вопрос цены и персональных гарантий безопасности…
Отсутствие у власти сакральной тайны приводит к расцвету политтехнологий, в результате чего общество перестает восприниматься как синергичный целям власти субъект, и управление им начинает выстраиваться на манипулировании. Смертельную тоскливость выборного сезона 2011-2012 гг в России можно объяснить только тем, что и власть, и оппозиция одинаково не умеют говорить с обществом на языке более высокого уровня.
Не выручит и предлагаемый иными «генезис новой элиты России» через возрождаемую ныне сословность, закрытые клубы и даже тайные общества. Все подобные институты с заведомо более древней историей и мистериями подлинной скрытой власти давно работают на Западе, а посему их отечественные аналоги будут вторичны и смешны. Какие тайные знания могут занимать головы сегодняшних царедворцев? Разве что номера тайных банковских счетов?
Поэтому полагаю, что не будет большим преувеличением сказать об отсутствии в нынешних условиях предпосылок и возможностей по формированию в России преданной и дееспособной государственной элиты. Извлекать сущности более высокого порядка из сущностей меньших и тривиальных способен лишь Господь Бог, однако Он пока что Россией не управляет.
Вместе с тем, если национальной идеей когда-нибудь станет преображение человека, то в поисках его путей и смыслов придётся вновь, позабыв о банальностях вроде швейцарских счетов, вновь вторгаться в сакральные области, где записаны замыслы Творца и где хранятся интерпретации всех знаков мира – от законов квантовой механики до шлейфа судеб народов и стран. Подлинная элита помимо власти, записанной привычными знаками законодательных актов, нуждается ещё и в тайном знании о том, каким образом знаки власти будет развиваться, формируя и предваряя новые смыслы для общества и человека. Цель тайного знания элит всегда – это владение ключами семиозиса. Всё остальное – респект, принуждение, деньги – вторично.
Для сегодняшней элиты России, занятой, в основном, делами сугубо повседневными и материальными, владение ключами семиозиса фантастично и иррационально. Но для элиты Новой России — страны, которой предстоит идти принципиально отличным от остальных путем, одинаково избегая вырождения человека через функионализацию в странах «золотого миллиарда» и вырождения через десоциализацию и хаос в странах «окраины», — знания подобного уровня вновь окажутся востребованными.
Ранее я уже обращал внимание на то, что вероятным смыслом цивилизационного проекта, реализуемого элитами близящегося Нового Запада, станет постепенное превращение большинства людей в функциональный элемент ноосферы, при том что представители правящей страты смогут развить в себе нечеловеческие качества – например, приблизившись к существам «тонкого мира», ангелам или демонам, напрямую говорить с Мировым Разумом. Меня, правда, сие особо не впечатляет, равно как не впечатлило и лирического героя у Бродского: «Помнишь, Постум, у наместника сестрица? Худощавая, но с полными ногами? Ты с ней спал ещё… Недавно стала жрица. Жрица, Постум, и общается с богами!»
В то же время проект Параллельной России – это проект генезиса подлинного сверхчеловека, преодолевающего стихию природных и социальных сил благодаря мощной мотивации к преображению, к восстановлению в себе полноты замысла Творца, к богочеловечеству. Поэтому элита новой страны, если таковой будет суждено состояться, получит шанс на развитие в себе богочеловеческих качеств. Наличие последних позволит не только вести диалоги с Мировым Разумом, но и сотворчествовать Творцу в управлении миром и его преобразовании.
При этом, если в Новой России удастся сформировать подвижный, эндогенный тип иерархичности, то для обретения высших смыслов не потребуется создавать тайные общества. Движение вверх по социальной лестнице будет определяться наличием и развитием творческих и когнитивных сверхчеловеческих способностей, и, прежде всего свойства многофункциональности — профессионального владения одним лицом различных знаний и специальностей. Приобщение же к высшим, сакральным смыслам станет, скорее всего, особым результатом персонального духовного развития, яркой и широкой общественной миссией человека, добровольно избравшего подобный путь.
Новая святость, социальное священство – понятия из уже весьма недалёкого будущего. Но их следует начинать осмысливать уже сегодня.

Новая основа святости и священства

Мир не способен жить без Бога, хотя в индивидуальном порядке любой может заявить о своем воинствующем атеизме или пантеизме в терминах «всемирного разума». Прогресс знания и возможность рационального объяснения едва ли не любых тайн природы не изменили данного положения вещей. Поэтому резонно предположить, что в обществе будущего диалог со Всевышним также будет продолжен.
Правда, в отличие от человека времен «научной революции», сверхчеловек будет обладать рядом принципиально новых свойств. Степень контролируемости им явлений мира выйдет на качественно новый уровень, приблизившись, возможно, к уровню, который раньше признавался за сущностями ангельского круга. Сожмётся и, вероятно, исчезнет навсегда тёмная животная сторона человеческой сущности, исследованная Фрейдом и вдохновлявшая основной поток мировой литературы от Достоевского до Гессе.
В связи с этим неизбежны и изменения во взаимоотношениях между людьми и Богом. Правда, строить прогнозы касательно таких изменений – занятие рискованное и малопочётное. И даже не потому, что ни одна каноническая конфессия не готова признавать возможность изменений в обрядовости и догматах, а причине невозможности рационально прогнозировать вещи, относящиеся к Высшей компетенции.
В то же время резонно предположить, что в обществе людей, достигших определенного уровня богочеловечности, то есть личной близости к Творцу, изменятся характер святости и функции священства. Святость и священство не смогут исчезнуть, т.к. полного и окончательного восстановление первоначальной природы человека в новом обществе не произойдет, ибо для этого события у Бога имеется свой собственный срок. Но они не смогут и оставаться прежними.
Критерии святости – разумеется, с помощью Божьей воли – формируются людьми в конкретной исторической обстановке. Человека какого рода люди считают близким к Богу? Какие дефицитные у большинства духовные характеристики люди полагают подлинной ценностью, основой богочеловечества? Вот почему выработку конкретных критериев святости будущего следует оставить будущим поколениям.
Не предваряя их выбора, можно лишь предположить, что из числа путей, ведущих к святости, возможно, исчезнет страдание и, напротив, придут сверхусилия и сверхтрудоспособность, сверхзнание, а также результаты научного творчества, устанавливающие и подтверждающие связь мира и человека в нём с Творцом.
Изменятся также роль и функции священства. Людей преображённых и в той или иной степени достигших богочеловечности, трудно рассматривать в качества паствы, нуждающейся в пастыре. Критерии общественного признания священства значительно возрастут. Скорее всего, священство разделится на два круга: священство социальное и священство высшее. Круг последнего будет весьма ограничен и по свой исключительности даже превзойдет высший архиерейский круг современного священства. Этим избранным, вполне возможно, придётся не просто предстоять перед Небом, но и тем или иным образом участвовать в невидимых битвах за устройство горнего мира. Пусть подобное сегодня звучит невероятно, однако с учетом нынешнего многообразия поствитальных идей, в том числе, например, идеи мормонов по интродуцированию в тонком мире собственной иерархии, соответствующая деятельность обретает вполне предметный смысл.
А вот в круг социального священства утратит сословность, в него сможет войти любой должным образом подготовленный и имеющий к тому желание мирянин. Священство станет непосредственно соединенным с задачами обустройства и лучшей организации человеческой жизни на конкретных территориях, а привнесение святости в повседневную человеческую жизнь сделается его основной задачей. В обществе сверхчеловека святая жизнь, наверное, должна стать нормой.
В обществе будущего начнёт также сокращаться и постепенно исчезать пропасть между умозрительным постижением Бога и практическими делами, между служением и земным творчеством, между молитвой и действием. Реальная жизнь, земные дела станут таким же очевидным путем к спасению, как и чистая религиозность. Измениться психологический код человека, спасение в его понимании станет прочно связанным с социальными правилами и обязанностями труда, творчества, многоплановости и мультизадачности.
Ибо как сказано в Евангелии, «..доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф., 11,12).

Россия: впереди благородная диктатура?

Мысли, озвученные в этой книге, названы неуместными ещё и потому, что большинству из них – явно не место в современной жизни, пронизанной сиюминутными заботами и агностицизмом. Даже приняв авторский план будущего и согласившись с моей трактовкой предельных состояний общества и человека, трудно представить, как соотнести изложенное здесь с заботами сегодняшнего дня.
Думать о будущем, даже весьма неблизком – природная особенность человека, но в наши дни, похоже, она напрочь заблокирована целым рядом представлений, пересмотреть которые люди не готовы. Ну как, в самом деле, пересмотреть идею прогресса через специализацию знания? Или трудовую теорию стоимости, в которой нет места стоимости, создаваемой чистым знанием? Кто решиться переписать Вольтера, Рикардо и Маркса? И даже если их перепишут – то кто всё это сегодня прочтёт?
Можно, конечно, осуществить отрицание на основе сильного религиозного порыва. Как, например, поступают ваххабиты. Но это – тоже путь в никуда.
Поэтому человечество сегодня едва ли не обречено следовать в фарватере западных идей, давно ставших аксиомами. Одна половина мира делает это совершенно сознательно, другая – яростно не соглашаясь, но, в итоге, поступая точно так же.
«Очарование Западом» основывается на двух вещах – на его безусловном историческом вкладе в развитие знания и технологий и на его образе высокой, подлинной свободы. Готов признать, что если бы я жил в тридцатые годы – то тоже, скорее всего, был бы обвинен в «преклонении перед германской технической мощью», а в шестидесятые – мечтал бы об американской «свободе». Что правда, то правда.
Однако за прошедшие десятилетия мир переменился. Технологизм не покинул лоно Запада, однако благодаря интернету и возросшему значению междисциплинарных знаний стал лучше реализуем в других местах, прежде всего в странах с сохранившимся человеческим интеллектом. Прежней свободы на Западе с 11 сентября 2001 года больше нет: все телефонные разговоры и переписка теперь открыты для контроля, электронные средства идентификации и невидимые видеокамеры в спальнях и туалетах добивают остатки privacy, давно закрыты последние настоящие оффшоры и анонимные банковские вклады… Правда, высокий уровень обустройства Запада и сохраняющаяся там гражданская культура поддерживают иллюзию пребывания человека в особом, не похожем на другие области и страны, мире. И поскольку в ресторанах там пока продолжают кормить по-настоящему изысканной едой, а полицейские не берут взяток и помогают попавшим в беду, то иллюзия старого доброго либерального мира продолжает распалять человеческие надежды. Особенно в сердцах тех, кто наведывается на Запад из стран, в которых вам почтут за профессиональную честь впарить залежалую колбасу, а вместо правоохранительной помощи – унизить и «развести» на деньги.
А ведь умные люди, и прежде всего всё те же западные бизнесмены, полушепотом, словно боясь разнести по свету удивительную тайну, признаются в узком кругу – сегодня самая свободная страна для умеющих в ней жизнь – это Россия!
Но чтобы жить в России могли и другие, а также чтобы миллионы отечественных идиотов не бегали на Запад за «освежающим глотком свободы», многие предлагают навести элементарный порядок, организовав «маленький 37-й год». Правда, в наших условиях это не поможет, поскольку тень даже минимального по зарубежным меркам праведного насилия разбудит в людях столь чудовищные архетипичные образы произвола, что счастьем станет любое пресмыкательство и рабство, лишь бы — по ту сторону границы. Это во времена Достоевского и Гаршина русский человек разрывался, раскалывался между небом и бездной — сегодня, к великому сожалению, этот раскол проходит, в основном, по линии «грязно здесь – чисто там». Упивание экзистенциальной непреодолимостью «родной грязи» до истерик, до юродства превратилось у образованного класса России едва ли не в родовую черту. Особенно если учесть, что большая часть всё того же «образованного класса» сегодня не может похвастать знанием в совершенстве ни английского, ни других европейских языков – в связи с чем многие важные вещи и процессы, происходящие за рубежом, и о которых там говорят и пишут иносказательно и полунамёками, остаются для наших людей совершенно неразличимыми.
Поэтому пока оруэлловские новации на Новом Западе интродуцирутся для непосвященного большинства мягко и незаметно, западная цивилизация будет оставаться светочем и маяком. Тотальный контроль, минимизирующий с контролируемыми обратную связь, будет малозаметен, контроль за деньгами – неинтересен, поскольку личных денег станет меньше, а нарастающая зарегулированность всех аспектов жизни начнёт восприниматься как дополнительное свидетельство развития в обществе гражданских начал. Ситуация резко переменится, когда для 90% работников единственной гарантией приемлемого уровня жизни станет пожизненный найм, при котором за малейшее нарушение «корпоративных правил» им начнут грозить аннулированием медицинской страховки, сохраняющей здоровье и продлевающей жизнь.
Когда, придя в ресторан на Фобур-Сент-Оноре, вам откажутся принести фуа-гра, вместо старомодного ростбифа с кровушкой подадут стерильный белковый батон, а вместо красного вина – функциональный напиток, соотнесённый с вашей группой крови и гликемическим индексом.
Когда страховая компания настоятельно порекомендует изменить ваши планы на отпуск и воспользоваться предложениями из короткого списка курортов, определённых в качестве наиболее походящих вам по медицинскому и корпоративному статусу. Когда компьютерный ментор, управляющей интегрированной социальной сетью (теперь обязательной для всех!), без объяснений причин «забанит» вам общение с человеком, в контактах и предпочтениях которого были замечены «антиобщественные импульсы».
И когда вам каким-то чудом станет известно, как этого несчастного, проигнорировавшего троекратное предупреждение о лояльности и потому лишённого работы, медицинской помощи и электронного пропуска, позволяющего пользоваться инфраструктурой крупных городов, а посему тихо скончавшегося в заброшенном скотном дворе где-то на границе с Болгарией или Мексикой, анонимно кремировали и закопали в грязном глиняном карьере, не забыв передать имя, прядь волос и срез ногтей в государственную пресвитерианскую службу для каких-то неведомых поствитальных манипуляций – а вы, хладнокровно и бесстрастно выслушав этот печальный рассказ, мгновенно сотрёте его из памяти, потому что в праздничный день вы должны только веселиться, а в рабочий – только работать, — то тогда, наконец, можно будет утверждать, что новый мир окончательно вступил в права.
И что пути назад – больше нет.
И чем позже — в силу нарастания хаоса в беднейших странах или непреодолимой зашоренности российской интеллигенции — человечество осознает необратимость и фатальный характер трансформаций, происходящих на Новом Западе, тем быстрее и беспроблемнее новый порядок вещей придёт на смену старому. В этом случае исторического времени на выработку альтернативы у других стран и народов уже не будет.
Однако у России в силу её огромного пространства, ресурсной обеспеченности и социальной инерционности есть возможность если даже не успеть сформировать альтернативу, то «продержаться» в привычных формах социального бытия максимально долго. Но в этой возможности – не только надежда спасение, но также и угроза катастрофы.
Ведь если в нашей стране не будет существовать альтернативной модели общества или хотя бы её зачатков, что произойдёт в момент, когда мутация западной цивилизацией станет абсолютно очевидной и более никто не сможет назвать её время «осевым»? Когда в активную жизнь вступит поколение 1990-х и 2000-х годов рождения, не заставшее прекрасного либерального заката и потому не имеющее привычки априорно полагать любые явления и сущности западного мира образцом и верхом совершенства? Возникнет острое понимание, что привычный поводырь негож, и что идти теперь придётся неведомым самостоятельным путём. Думаю, что схожее ощущение отсутствия ясных ориентиров было у советской элиты в конце двадцатых–тридцатых годах, когда под ударами кризиса иностранные поводыри дрейфовали кто к хаосу, кто к фашизму, а собственный путь был абсолютно неизведан.
Спасительный образ будущего не придётся долго искать – за исключением деталей, в силу отрицания отрицаемого он будет соответствовать изложенному в этих записках: полноразмерность человеческой природы, творческий труд, экономика знаний и т.д. Вспомнят, что думали и писали на сей счёт, извлекут с пыльных полок книги, в том числе и мою. И возникнет желание перенести себя и общество в новую реальность целиком и сразу, добившись, прежде всего, перехода на новую технократическую орбиту, с высот которой затем можно было бы планомерно формировать отношения самоуправления, развивать эндогенную иерархичность и совершенствовать человеческую природу.
Прекрасно, но как совершить подобный переход? Напрячь остатки промышленности и мобилизовать лучшие умы? Отлично, предположим, что будут изготовлены нужные машины и разработаны актуальные технологии. Затем их предстоит внедрить, укоренить их новой человеческой среде, которой также нет. Изгнав из этой прекрасной среды, наряду с доморощенными тунеядцами и алкоголиками, также и миллионы отсталых мигрантов, без труда которых наша старая промышленность уже давно не в состоянии работать. Или — перевоспитать их во имя будущего. Однако согласятся ли на подобное перевоспитание те, кто вполне уверен, что им комфортно и хорошо?
Класс «сверхлюдей» придётся формировать с нуля, опираясь на силу и направленный отбор. Насилие всегда компенсирует дефицит исторического времени, которого, как всегда, у России не окажется. Однако кто будет готов возложить на себя ответственность творить насилие во имя блага? И какие применять критерии?
Но как только подобный вопрос будет поставлен, ответа долго не придется искать. При формировании соответствующих настроений спасительным идеалом для России станет изоляционистский вариант общества, в рамках которого, опираясь на сохранившиеся территорию, ресурсы и ракетно-ядерный щит, уже без апеллирования к высокому технологизму, будет предпринята попытка возродить что-то из «доброго прошлого»: от общины до военного лагеря. Однако возвращаться в прошлое, ставя к конвейеру людей, уже ментально перенесших себя в общество знаний, или же заменять возможные законы самоуправления и творческого согласия правилами домостроя и шариата – дело бесперспективное. К тому же — предполагающее использование принуждения весьма примитивного и грубого. Поэтому, если во главе страны окажутся люди мало-мальски грамотные, то по подобному пути в никуда они не пойдут.
Тогда, за неимением иных способов противостоять хаосу и гибели, даже утончённые и одарённые свыше всем необходимым для новой жизни натуры будут вынуждены сделать выбор в пользу «диалектики истории», заявить, что «клин вышибают клином» и — трудоустроиться в карательные органы или штурмовые отряды. Напряжение сил и наведение порядка принесут эффект, но он даст лишь временную передышку, иллюзию отхода от пропасти, симулякр победы. Пройдёт всего каких-то несколько десятилетий, и функциональное роботочеловечество Нового Запада изобретёт технологии, потенциально способные разрушить этот искусственный и хрупкий спасительный оазис. А значит – впереди снова очередные круги противостояния и борьбы, каждый из которых сможет стать последним…
Но доколе колесо глобального противостояния продолжит вращаться, наша вынужденная диктатура будет обладать удивительным и почти невозможным в иной исторической реальности свойством: она будет благородной. Неизбежное благородство грядущей диктатуры проистекает из вполне очевидного обстоятельства: единственной прочной и неспекулятивной основой, на которую она сможет опереться, станет попытка вернуть ускользающую человечность, найти точку опоры между истреблением человечности на функциональном Новом Западе и крушением всякой человеческой жизни в погибающей мировой окраине с несчастной Россией заодно.
В условиях обесценения и обвала большинства политических сил и идеологических моделей, в ситуации, когда один за другим начнут переставать работать законы и регламенты, когда весь прежний миропорядок придёт в движение, то единственной нетривиальной из всего множества идей, открытых и честных перед людьми, окажется идея человека.
А идея человека – по определению благородна.
Слабостью двух великих диктатур прошлого – диктатуры Робеспьера и диктатуры Ленина – заключалась в их классовом характере, по причине которой на гильотину и в подвалы ЧК отправлялись огромные сонмы достойных и прекрасных людей, чья единственная вина состояла в принадлежности к проигравшему классу. У «диктатуры чести», если таковой суждено будет состояться, острие карающего меча обрушится на головы подлинных отбросов и негодяев, которых не принято жалеть даже в собственной среде. По этой причине устойчивости и сил у неё окажется на порядок больше. А эффект очищения и социальной гигиены с первых же шагов даст ей множество сторонников.
У благородной диктатуры будет простая и понятная цель: любой ценой обеспечить достойную жизнь людям спокойным, честным, гармоничным, приветливым. Ведь когда нет возможности победить в таких сферах, как технологическая гонка или глобальное политическое доминирование, всегда возможна победа в сфере вещей более простых, но при этом определяющих наполнение и глубину жизни. Например, в устранении лжи – даже если взамен неё придётся произносить сильно преувеличенную неправду. Или в минимизации бытового зла – уличной преступности, разврата, хамства и тому подобных вещей, а также коррупции в деловой сфере.
Поскольку ни юридических критериев порока, ни оперативных возможностей схватить порок за руку иметься не будет, под карающий меч попадут все, кто в чём-то не соответствуют здоровому общественному идеалу: заведомые мошенники и тунеядцы, алкоголики и «приблатнённая» молодежь, не истребившие в себе свирепости и дикости выходцы из «национальных окраин», «отсталые» мигранты, взяточники, проститутки… В относительной безопасности будет находится лишь представители подлинно образованной части общества, по мере движения в нижние слои риск репрессий начнёт возрастать. Чтобы не попасть «под раздачу», люди «снизу» начнут стремиться в образованные и высокопрофессиональные слои, а для начала вспомнят, что нужно достойно себя вести и одеваться хотя бы с минимальным вкусом.
Прежние великие отечественные рефлексии о «слезе ребенка» в окружении мира, опускающегося в бездну, более не станут никого интересовать. Насилие, оправдываемое благородной целью, сделается нормой. Критерием применимости насилия будет не писанный закон, а нравственное чувство. И если это нравственное чувство окажется сильным и искренним – то общество, несмотря на кровопускание, выдержит насилие, как больной выдерживает жёсткий, но последовательный и верный курс лечения.
Конечно, как только будут отпущены тормоза, насилие выплеснется во всех без исключения слоях общества. Однако у разрозненных маргинальных групп оно не сможет стать единой аккумулированной силой. Война всех против всех быстро приведет к тому, что победа останется за благородным ядром, которое сумеет самоорганизоваться и привлечь на свою сторону сторонников из противостоящих слоев общества.
И если это ядро с самого начала будет ёмким, широким и сумеет избежать клановости и коррупции – например, став первыми сверхлюдьми, — то, по законам больших систем, оно с неизбежностью сделается центром социальной гравитации, собирающим последних из людей, желающих оставаться людьми.
Создание оазиса человечности в мире, из которого исчезает живой человеческий дух, — вполне посильная и реализуемая задача. Тем более, что в мире, где насилие становится универсальной нормой, где обанкротится и закроется Гаагский трибунал, локальным насилием больше никого нельзя будет удивить. Вот только ли хватит у этого оазиса запаса сил и исторического времени, чтобы, освободив творческие силы людей от тенёт локального зла, сформировать технократическую, социальную и антропологическую альтернативу подлинному вселенскому злу?
Может статься, что не хватит.
Именно поэтому всем нам, не дожидаясь, пока вырастит поколение, свободное от либеральных иллюзий и посему способное реализовать проект сохранения страны и народа в условиях «диктатуры чести», следует попытаться найти более мягкий и эволюционный путь для перехода в Будущее. Заменив закон гравитации единой массы пусть более медленным по действию, но зато лучшим в результатах законом самоорганизации больших и сложных систем. Заменив благородное жёсткое насилие не менее благородной «мягкой силой» Параллельной России – новой страны, которую можно и необходимо начинать создавать уже здесь и сейчас. И не рубить сплеча головы негодяям, а дать им шанс измениться или хотя бы умереть в отведённый природой срок.
И тогда – вместо критерия самосохранения видеть впереди уже отнюдь не фантастичные в терминах наступившего технократического века идеалы сверхчеловечности и богочеловечества.
А также, пристально и напряжённо вглядываясь в будущее, продолжать по-старомодному верить в единственное чудо, ещё способное случиться на Земле. Верить в то, что Россия – обязательно спасётся.